Исключение составили годы пребывания в Университете штата Айова, где она в 1947 году получила диплом магистра искусств, в литературно-художественной коммуне Яддо в штате Нью-Йорк, а затем в Коннектикуте, где она в 1949–1950 годах жила у друзей — Салли и Роберта Фицджеральд. Семья О’Коннор была католической, а в Джорджии того времени в основном жили протестанты. Это во многом определило специфику прозы О’Коннор: она обращалась к читателям, не разделявшим ее веру и мировоззрение.
Фланнери О’Коннор написала два романа («Мудрая кровь» и «Царство Небесное силою берется»), но знаменитой ее сделали рассказы. О своем творчестве, взглядах, событиях и внутренней жизни писательница подробно сообщает в повседневной обширной переписке с разными людьми, которую вела всю жизнь: например, живя у Фицджеральдов, она каждый день писала матери и каждый день получала от нее ответ. Основной массив этих писем издала в 1979 году Салли Фицджеральд. В 2019 году вышел новый сборник писем О’Коннор, дополняющий первый.
1. О курочках и изобразительном даре
«Я живу с мамой в сельской местности. Она разводит коров, а я — уток и фазанов. У самцов фазана есть рожки, и они похожи на некоторых инфернальных людей и собак на картинах Руссо. Я и сама училась живописи — изображала по большей части курочек, цесарок и фазанов. Моя мама все это хвалит, думает, что это невесть какие шедевры. Она предпочитает мою живопись моему писательству».
Из письма Роберту Лоуэллу. 2 мая 1952 года
Учась в женском колледже в Милледжвилле, О’Коннор рисовала карикатуры для студенческой газеты. В письме Бенджамину Гриффиту от 8 июня 1955 года она пишет:
«Вам надо научиться рисовать картину словами. <…> Старик вспоминает разговор сына с невесткой — и он должен их увидеть, читатель должен их увидеть, должен, увидев их, почувствовать, каким будет их разговор, чуть ли не до того, как он этот разговор услышит».
В своей прозе она следует этому принципу и систематически стремится передать смысл через зрительный образ. Здесь проявляются и специфика ее таланта, и особенности католицизма с его почитанием икон и познанием божественного через зрительное, чувственное. Как только возникает новый персонаж, пусть даже второстепенный, она, как правило, сразу рисует его: «Он был упитанный молодой человек в желтой рубашке и синих брюках, и с юмором у него было все в порядке». Из всех цветов в ее иконографии, пожалуй, важнейшую роль играет красный — цвет крови, цвет причастия: «Солнце было огромным красным шаром, подобным вознесенной гостии, пропитанной кровью…» «…Худощавые стволы, казалось, всплыли в озере красного света, разлившемся от едва видимого солнца… <…> …Ему померещилось, будто там, за лесом, кого-то ранило и деревья стоят омытые кровью». В рассказе «Непреходящий озноб» пятно сырости на потолке соотносится с языками пламени, посредством которых Святой Дух нисходит на апостолов в известном сюжете из Нового Завета.
2. О том, каково быть писательницей-католичкой
«Я пишу так, как пишу, благодаря (а не вопреки) тому, что я католичка. Это факт, и ничто не передает его лучше, чем прямое, бесхитростное утверждение. Вместе с тем я католичка, на диковинный лад обладающая современным сознанием, которое Юнг описывает как неисторическое, проникнутое одиночеством и чувством вины. Обладать им, пребывая в лоне Церкви, — значит нести бремя, необходимое для сознательного католика. Это значит ощущать нынешнюю ситуацию на предельном уровне. Я думаю, что Церковь — единственное, что способно сделать ужасный мир, к которому мы движемся, выносимым; сама же Церковь выносима единственно благодаря тому, что она неким образом является телом Христовым, питающим нас».
Из письма Элизабет Хестер. 20 июля 1955 года
С Элизабет Хестер (1923–1998) О’Коннор переписывалась на протяжении многих лет. В письме ей же от 2 августа 1955 года О’Коннор развивает тему писательства и христианства:
«Если ты писательница и в то же время христианка, ужас такого положения состоит, помимо прочего, в том, что для тебя конечная реальность — Воплощение, наличная реальность — Воплощение, а в Воплощение никто не верит (никто из твоих читателей). Мои читатели полагают, что Бог умер».
Главные стилистические приемы, которые она использует, чтобы пробиться к читателю, — соединение смешного, возвышенного и страшного (гротеск) и символическая двуплановость текста. Неудивительно, что из русских писателей она выделяет Гоголя: «Мне нравится Толстой, но Гоголь необходим как свет».
3. О волчанке
«У меня болезнь, которая называется волчанка, мое лекарство от нее называется АКТГ, и мне удается довольно сносно уживаться и с тем и с другим. Волчанка — это по ревматологической части; она то накатывает, то отступает, когда накатывает, я выхожу из игры, когда отступает, я пускаюсь вперед. Мой отец страдал ею двенадцать-пятнадцать лет назад, но в то время от этой болезни не было никакого средства, кроме гробовщика; сейчас ее можно контролировать с помощью АКТГ. У меня достаточно энергии для писательства, а других дел, так или иначе, у меня нет, и я могу, прищурив один глаз, принять все это как благо. То, что приходится себе отмерять, начинаешь разглядывать пристальней — так, во всяком случае, я себе говорю».
Из письма Роберту и Элизабет Лоуэлл. 17 марта 1953 года
Системная красная волчанка — неизлечимое аутоиммунное заболевание. От нее умер отец О’Коннор, когда писательнице было 15 лет. Она заболела в конце 1950 года, когда ей было 25 лет. Болезнь заставила ее вернуться в дом матери — на ферму под названием Андалусия в Милледжвилле. Там писательница жила вплоть до своей смерти, выезжая лишь ненадолго. Для сдерживания болезни использовались гормональные средства: АКТГ, кортизон. Из-за сопутствующих проблем с суставами и костями О’Коннор с 1955 года ходила на костылях. «Костыли сейчас моя навязчивая страсть». Интересно, что Хулга из рассказа «Соль земли», которую О’Коннор называет своей «проекцией», — молодая женщина с искусственной ногой (ей случайно отстрелили ногу на охоте в детстве) и органическим пороком сердца, из-за которого врачи предсказывали ей недолгую жизнь. «…Протез ей был дорог, как павлину хвост. Никто, кроме нее, протеза не касался. Она берегла его, как другой бережет свою душу…»
4. О сне
«Тема нарушенного сна интересна, но тема сна и вообще интересна. Я в свое время прожила почти без сна несколько недель. У меня была высокая температура, и я в больших дозах принимала кортизон, который лишает тебя сна. Я тогда истосковалась по сну. После этого сон для меня метафорически соединился с Богоматерью. Хопкинс говорил, что она воздух, которым мы дышим, но я пришла к тому, чтобы в наибольшей мере соотносить ее с даром засыпания. Жизнь без нее была бы равна для меня жизни без сна, и как она до поры носила в себе Христа, так, мне представляется, она, когда мы засыпаем, принимает в себя на время нашу жизнь, чтобы мы могли пробудиться в мире и покое».
Из письма Элизабет Хестер. 20 октября 1955 года
Почитание Богоматери для католички О’Коннор вполне естественно. В 1958 году она вместе с матерью совершила паломничество в Лурд. Это городок во Франции, где в 1858 году, по мнению Католической церкви, 14-летней Бернадетте Субиру явилась Дева Мария. С тех пор местную воду считают целебной. О’Коннор отправилась туда без большой охоты: «Я еду как паломница, а не как пациентка. Я не буду погружаться ни в какую купель. Я из тех, кому легче умереть за свою религию, чем окунуться ради нее». После поездки О’Коннор, однако, почувствовала себя лучше и сочла, что Лурд ей помог. Она все-таки окунулась в купель, о чем рассказывает в письме Элизабет Бишоп от 1 июня 1958 года:
«Лурд оказался не так плох, как я ожидала… Кто-то в Париже сказал мне, что лурдское чудо — в том, что там обходится без эпидемий, и я увидела, что это правда. <…> Они передавали из рук в руки термос с лурдской водой, и каждый пил из крышки. У меня была противная простуда, поэтому я рассудила, что оставляю там больше микробов, чем получаю оттуда. Балахон, в котором ты погружаешься в воду, тот же, в каком окунался человек до тебя, чем бы он ни был болен. Гигиена средневековая, но по крайней мере там нет необходимости соблюдать светские нормы в одежде. Я видела одних крестьян и очень отчетливо ощущала запах, который шел от толпы. Сверхъестественное там подлинный факт, но оно не замещает собой ничего естественного — кроме, может быть, пресловутых микробов».
5. О павлинах
«Я живу на ферме и мало кого вижу. Мое увлечение — разводить павлинов, оно от павлина требует всего, а от меня ничего, так что от нехватки времени я не страдаю».
Из письма Элизабет Хестер. 2 августа 1955 года
Павлинов с фермы О’Коннор упоминает во многих письмах. Павлин для нее не только птица, но и символ. В рассказе «Перемещенное лицо» старый католический священник, приезжая на ферму, где разворачиваются события, всякий раз восхищается единственным оставшимся на ней павлином.
«Неожиданно павлин остановился, выгнул шею, поднял хвост и с прерывистым шелестом его распустил. Гирлянды маленьких плодоносных солнц поплыли в золотисто-зеленой дымке над его головой. У священника отвисла челюсть, и он в изумлении застыл. Миссис Макинтайр подумала, что в жизни не видывала такого старого дурака.
— Вот так приидет Христос! — весело провозгласил он…»
Комментируя этот рассказ в письме, О’Коннор пишет:
«Что касается павлина, он там имеется, потому что павлины нередко встречаются на таких фермах, но, если у тебя где бы то ни было есть павлин, то у тебя непременно есть и карта Вселенной. Священник видит в нем Преображение, которое павлин, разумеется, символизирует с неимоверной красотой. В средневековой символогии он, кроме того, являет собой образ Церкви: глаза на его хвосте — очи Церкви».
6. О читателях
«Трудность отчасти состоит в том, что пишешь для публики, которая не знает, что такое благодать, и не узнаёт ее, когда видит. Все мои рассказы — о действии благодати на персонажа, который не горит желанием ее принять, но большинство считает эти рассказы жесткими, лишенными надежды, безжалостными и т. д.».
Из письма Элизабет Хестер. 4 апреля 1958 года
Благодать, даруемая свыше, невидимая рука, протянутая грешному человеку, и правда важнейшая тема для О’Коннор при всей жестокости многих ее сюжетов. К этой теме она возвращается во многих письмах, в том числе в письме Сесил Докинз: «Вся человеческая природа решительно противится благодати, потому что благодать изменяет нас, а изменяться больно. Священники противятся ей не меньше других». В письме Джону Хоуксу она комментирует свой самый, пожалуй, известный и очень мрачный рассказ — «Хорошего человека найти не легко». В нем говорится о том, как семья — муж, жена, трое детей и бабушка — отправляется на машине из Джорджии во Флориду провести свободные дни. По пути они съезжают на безлюдную грунтовую дорогу из-за глупой прихоти бабушки, которая затем косвенно оказывается виновницей аварии. После этого к ним приближается группа из трех вооруженных преступников, сбежавших из тюрьмы. Всех членов семьи, не щадя и детей, подручные главаря по очереди отводят в лес и расстреливают. Сам главарь, которого мы знаем только по прозвищу, в промежутках между выстрелами рассказывает тем, кто еще жив, о себе и рассуждает о Христе. Напоследок он убивает бабушку, которая перед смертью испытывает некое озарение и, проникшись жалостью к бандиту, называет его своим сыном: «Она увидела близко перед собой его лицо, оно кривилось, словно он вот-вот заплачет…»
«Благодать в католическом понимании может действовать и действует через посредство несовершенного, чисто человеческого и даже лицемерного. Отрезать себя от благодати — очень определенный поступок, требующий подлинного выбора, волевого акта и воздействующий на самую основу души. К Изгою прикасается благодать, которая приходит через старую даму, когда она видит в нем своего ребенка, сама испытав прикосновение благодати, которая приходит через него, страдающего своим особым страданием. Его выстрелы в нее — отскок, ужас перед ее человечностью, но после того, как он это сделал и протер очки, оказывается, что благодать подействовала на него, и он выносит свое суждение: она была бы хорошей женщиной, будь он рядом с ней в каждое мгновение ее жизни».
7. О точке Омега и женских шляпах
«Можете ли Вы ответить на вопрос: „Все, что возвышается, должно сближаться“ — верно ли как физическое утверждение? Я с легкостью вижу его моральное, историческое и эволюционное значение, но хочу знать, корректно ли оно с точки зрения физики. Вы единственная из моих знакомых, подкованная в естественных науках…»
Из письма Розлин Барнс. 17 июня 1961 года
Эта фраза (по-английски — «Everything that rises must converge») дала название одному из рассказов О’Коннор и ее посмертному сборнику. Это цитата из Пьера Тейяра де Шардена (1881–1955), французского палеонтолога, философа и священника-иезуита. Он ввел термин «точка Омега», имея в виду некую вершину, точку грядущего единения, конвергенции всего и вся, к которой, по его мысли, эволюционирует Вселенная. Точку Омега он отождествляет с Христом, отталкиваясь от цитаты из Апокалипсиса: «Я — Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь…»
В рассказе О’Коннор (русский перевод Марины Литвиновой озаглавлен «На вершине все тропы сходятся») мать и сын, белые на юге США, оба на свой лад озабочены негритянским вопросом. Мать говорит об афроамериканцах: «Пусть себе растут, пусть поднимаются, пусть возвышаются, но по ту сторону забора». Кульминация наступает, когда она, купившая невообразимого вида шляпу («Можно себе позволить иногда купить вещь подороже. Зато не будешь встречать себя на каждом шагу»), сталкивается в автобусе, где недавно сняли таблички «Только для белых», с темнокожей женщиной ровно в такой же шляпе. На этот эпизод, то есть конвергенцию шляп наверху, и указывает название. Используя гротеск, О’Коннор довольно хулигански и не без черного юмора парадоксально соотносит возвышенную философско-религиозную концепцию и бытовую сценку, которая оканчивается трагически.
8. О смерти Кеннеди и политике
«Смерть президента ударила по стране довольно сильно. Все коммерческое телевидение прекратило работу до похорон, и даже футбольные матчи отменены — это едва ли не крайний признак наибольшего возможного горя. Из-за этой смерти паруса политики Юга поникнут, лишенные ветра, потому что она существовала исключительно на основе противостояния „проклятой семейке Кеннеди“…»
Из письма Роберту и Салли Фицджеральд. 23 ноября 1963 года
В своих письмах О’Коннор очень редко затрагивает политику. Это письмо написано после убийства президента Кеннеди, которое 22 ноября совершил Ли Освальд. К теме похорон президента и убийства самого Освальда Джеком Руби О’Коннор обращается в письме Джанет Маккейн от 28 ноября:
«Большую часть уик-энда мы смотрели по телевизору на печальные события. Я невольно задаюсь вопросом, разграничивают ли дети историю и игровое кино. Убийство в гостиной. Мы трижды увидели, как застрелили Освальда, два раза — в замедленном повторе. Что они из этого выносят?»
Даже в этой реакции О’Коннор на экстраординарные события видна некоторая отстраненность от политики и происходящего в «большом мире». Внутренняя жизнь человека интересовала ее гораздо больше. В письме Теду Спайви от 19 августа 1959 года она так размышляет о политике и Церкви:
«Бог никогда не обещал Церкви ни политической непогрешимости, ни политической мудрости, и порой она не проявляет даже элементарного здравого смысла. Кажется, что политически она всегда не на той стороне или просто отстает от мира в политическом мышлении на пару столетий. Она старается ужиться с любой формой правления, которая не претендует на то, чтобы быть религией. Коммунизм — государственная религия, направленная на уничтожение Церкви. Муссолини был, однако, всего-навсего гангстер. Церковь водила компанию с гангстерами со времен Константина, а то и раньше, иногда это было мудро, иногда нет».
9. О нелюбви к «пророчествующим неграм»
«Что касается негров, тип, которого я не люблю, — это философствующий, пророчествующий, вещающий негр: Джеймс Болдуин и ему подобные. Очень невежественный, но не закрывающий рта. Болдуин может нам рассказать, каково это — быть негром в Гарлеме, но он пытается рассказать нам вдобавок и все остальное. Я не считаю Кинга великим святым нашего поколения, но по крайней мере он делает то, что может и должен делать. Про Осси Дэвиса знаю только, что он тебе нравится, но тебе, похоже, все они нравятся. Мой обычный вопрос: был бы этот человек выносим, будь он белым? Если бы Болдуин был белым, никто не терпел бы его ни минуты. Я предпочитаю Кассиуса Клея…»
Из письма Мэриат Ли. 21 мая 1964 года
Расовая тема часто возникает в прозе О’Коннор. В кульминации «Гипсовового негра» — она считала его своим лучшим рассказом — символическое значение имеет садовая скульптура, изображающая темнокожего. «Я ввела в рассказ гипсового негра, имея в виду искупительную роль негритянских страданий для всех нас». Взгляд писательницы на расовый вопрос был, однако, в определенной степени консервативным. В интонации ее письма Мэриат Ли чувствуется некая снисходительность белого человека, взгляд свысока. С Мэриат, несмотря на различия (скептицизм Ли в отношении религии, ее гражданский активизм), О’Коннор связывала близкая дружба. В 1959 году Ли, встретив Джеймса Болдуина в Нью-Йорке, узнала, что он вскоре собирается побывать в Джорджии, и предложила О’Коннор с ним повидаться. Та отказалась:
«Нет, я не могу встретиться с Джеймсом Болдуином в Джорджии. Это породило бы огромные неприятности, пертурбации и разлад. Повидаться с ним в Нью-Йорке было бы мило и славно; но не здесь. Я соблюдаю традиции общества, которое меня питает, — это всего-навсего честно. Скорее мул взлетит в воздух, чем я встречусь с Джеймсом Болдуином в Джорджии. Я прочла один его рассказ, и он хорош».
Под «традициями» имеются в виду традиции сегрегации. То, как О’Коннор смотрит на расовую проблему Юга, напоминает взгляд на нее другого писателя-южанина — Уильяма Фолкнера. Отвечая в 1963 году на вопрос интервьюера, она писала:
«Для других частей страны расовая проблема решена, когда негр получает свои права, но для южанина, белый он или цветной, это только начало. Юг должен выработать способ существования, при котором две расы могут жить вместе, проявляя взаимную сдержанность. Для этого недостаточно сформировать комитет или принять резолюцию; обе расы должны приложить немалый труд» .