Как Джошуа Слокам в одиночку обогнул земной шар и исчез в Бермудском треугольнике

(…)

«Чувство одиночества покидало меня только во время шторма, когда было много работы. Когда же хорошая погода возвращалась, оно приходило вновь и я не мог его с себя стряхнуть. Я часто сам себе громким голосом отдавал какой-то приказ по управлению судном, ибо мне сказали, что от долгого молчания я могу потерять голос. Когда солнце стояло в зените, я кричал: «Восемь склянок!» — по всем морским правилам на корабле. А из своей каюты я кричал воображаемому рулевому: «Как на румбе?» или «Какой курс?» Но ответа не получал, а чувство одиночества напоминало о себе с новой силой. Мой голос глухо звучал в пустом воздухе, и я прекратил разговаривать сам с собой.

В понедельник, 25 августа, «Спрей» отплыл от Гибралтара, щедро вознагражденный за отклонение от прямого курса, то есть первоначального маршрута экспедиции. Буксир, принадлежащий британскому военно-морскому флоту, вывел его в зону устойчивого бриза, тот наполнил паруса «Спрея» и понес его снова в Атлантику, где быстро поднялся до яростного шторма. Я планировал идти вниз вдоль этого побережья, настоящего дома для пиратов; но едва я достиг берегов, как увидел две шлюпки — фелуки, как их называют, — вышедшие из ближайшего порта и последовавшие за «Спреем». От Гибралтара я решил проследовать по Средиземному морю через Суэцкий канал вниз, в Красное море, все дальше на восток, но в конце концов я изменил свой курс и стал двигаться в западном направлении, послушавшись советов опытных моряков, плававших в здешних водах. Мне рассказывали, что здешние берега буквально кишат пиратами. Вскоре я действительно оказался среди пиратов и воров!

Я изменил курс; на фелуке сделали то же самое. Оба судна плыли очень быстро, но расстояние между нами сокращалось все быстрее. «Спрей» был на высоте; он делал даже больше, чем мог, но, несмотря на все это, передо мной стояла дилемма… «Спрей» нес слишком много парусов для безопасности. Я должен был либо взять рифы, либо проиграть и потерять всё. Я должен взять риф, даже если придется бороться с пиратами за свою жизнь.

Достаточно быстро я зарифил паруса, потратив на это около пятнадцати минут, но за это время фелука настолько сократила расстояние между нами, что я мог разглядеть чубы на головах экипажа, за которые, как говорят, Мухаммед (Магомет) будет тянуть злодеев на небо. Фелука приближалась со скоростью ветра. Теперь я четко мог разобрать, что мои преследователи — потомственные пираты, и я видел по их движениям, что они готовятся нанести удар. Однако в одно мгновение ликование на их лицах сменилось выражением страха и ярости. Фелука, несшая слишком много парусов, оказалась на гребне огромной волны, которая, как неожиданный пушечный выстрел, изменила весь дальнейший ход событий. Три минуты спустя эта же волна настигла «Спрей» и со всей силой ударила в каждую снасть на своем пути. В тот же момент она оборвала стропку гика-шкота и повредила грот-гик. Импульсивно я бросился к кливер-фалу и спустил кливер вниз. Лишившись переднего паруса, «Спрей» сразу же повернул по ветру. Дрожа я опустил грот и закрепил все, включая сломанный гик. Как я успел ухватить гик, прежде чем парус был порван, право, не знаю, но ни один стежок не был поврежден. Грот был закреплен, и я снова поднял кливер, затем, не оглядываясь, быстро спустился в каюту и схватил ружье с запасом патронов, прикинув в уме, что к этому времени пираты восстановили свой курс и находятся рядом с моим бортом. Я решил, что для меня будет лучше смотреть на них сквозь прицел ружья. Приклад был на моем плече, когда я всматривался в туман, но вокруг не было никаких пиратов. Та же волна и тот же шквал, которые повредили мой гик, снесли мачту на фелуке. Я наблюдал, как десяток, если не более, членов воровской команды, боролись за спасение своего такелажа. Аллах заставил их лица почернеть!

Дальше я плыл с полным комфортом под поднятым кливером и стакселем. Я скрепил гик и свернул парус, а чуть позже отвернул «Спрей» на два румба мористее, чтобы не попадать близко к береговому течению и уберечь его от прибоя. При таком курсе ветер дул с правого борта и наполнял ходовые паруса. К тому времени, как я все закончил, было уже темно, и тут на палубу упала летающая рыба. Я решил приготовить ее себе на ужин, но обнаружил, что слишком устал, чтобы заниматься готовкой или даже съесть то, что уже приготовлено. Я не помню, чтобы когда-нибудь прежде так уставал, ни до, ни после, за всю мою жизнь, как на исходе этого дня. Слишком уставший, чтобы спать, я повалился пластом, а около полуночи все-таки заставил себя встать, чтобы приготовить рыбу и заварить чашку чая. Я полностью осознал теперь, что в дальнейшем мое путешествие потребует от меня огромных усилий и напряжения.

27 августа не было видно ни марокканцев, ни их берегов, за исключением двух горных вершин, видневшихся вдали на востоке в прозрачном утреннем воздухе. Вскоре после того, как взошло солнце, они скрылись в дымке, к моему удовлетворению.

После моего спасения от пиратов в течение нескольких дней дул устойчивый, но умеренный ветер, а ходившие по морю волны, хоть и слагались в длинные пологие валы, были не слишком сильными или опасными. Сидя в своей каюте, я совершенно не ощущал качки, волны были легкими и плавно раскачивали шлюп. Все отвлекающие беспокойства и волнения остались позади, я вновь один на один с собой и могучим морем, полностью в руках стихии. Но я был счастлив, и мое путешествие становилось для меня все более интересным.

Колумб на своей «Санта Марии» плавал в этих местах более четырехсот лет назад и был не так счастлив, как я, и не так уверен в успехе своего предприятия. Его первые беды в море уже начались. То ли в результате нечестной игры, то ли по другой причине, но экипаж успел сломать руль корабля незадолго до того, как налетел ураган, какой только что выдержал «Спрей». К тому же на «Санта Марии» царили разногласия, чего не могло быть на «Спрее».

После трех дней плавания под шквалами и переменными ветрами я спустился вниз, чтобы отдохнуть и поспать, в то время как судно с закрепленным рулем продолжало плыть по заданному курсу.

1 сентября рано утром впереди появились облака, свидетельствовавшие о том, что мы приближаемся к Канарским островам. На следующий день погода поменялась: небо со всех сторон было затянуто грозовыми тучами; с востока, судя по всему, мог прийти лютый харматан, а с юга надвигался свирепый ураган. Любое направление по компасу угрожало диким штормом. Все мое внимание было обращено на рифление парусов, потому и не оставалось времени на то, чтобы испугаться еще чего-то — я отвернул шлюп на три румба, а может, и больше от его истинного курса, что дало ему возможность спокойно скользить по волнам. Я направил «Спрей» в пролив между Африкой и островом Фуэртевентура, самым восточным из Канарских островов, на которых я был. К двум часам пополудни погода неожиданно улучшилась и в моем поле зрения возник остров, на траверзе по правому борту не более чем в семи милях от меня. Горные вершины острова Фуэртевентура две тысячи семьсот футов высотой в хорошую погоду видно на много лиг отсюда.

Ночью ветер посвежел. «Спрей» отличным ходом шел через канал. Поутру 3 сентября он оставил в двадцати пяти милях позади себя все острова и попал в затишье, которое было предшественником нового шторма, вскоре пришедшего и несшего с собой пыль с африканского берега. Буря мрачно завывала, и, хотя сейчас был не сезон харматанов, море в течение часа изменило от пыли цвет на красновато-коричневый. Весь день воздух был пропитан летающей пылью, но к вечеру, когда ветер подул в северо-западном направлении и погнал ее обратно на землю, «Спрей» снова оказался под ясным небом. Теперь его мачты гнулись под сильным устойчивым ветром, и «Спрей», накренившись, благовоспитанно кланялся волнам… Эти набегающие волны приводили меня в волнение, когда, подбрасывая мой корабль, быстро проходили под его килем. Это было грандиозное плавание под парусами.

4 сентября ветер, все еще свежий, дул с северо-северо-востока и море так же играло со шлюпом. Около полудня на горизонте я увидел пароход, направлявшийся на северо-восток, в самый центр урагана. Я просигналил ему, но ответа не получил. Он погружался носом в море и шел таким странным образом, что можно было сказать, будто у руля стоит дикий бык.

Утром 6 сентября я нашел на палубе три летающие рыбы, а четвертую — внизу возле переднего иллюминатора, очень близко к сковородке. Пока это был лучший улов, он позволил мне роскошно позавтракать и пообедать.

Теперь «Спрей» был в полосе попутных пассатных ветров. Позже в тот же день я увидел другой пароход, который шел так же плохо, как и его предшественник. В этот раз я не сигналил, но, проходя мимо с подветренной стороны, составил о нем самое худшее мнение. На этом пароходе перевозили скот! Бедные животные, как они ревели!

Было время, когда экипажи кораблей, повстречав друг друга в море, закрепляли марселя, поднимались друг к другу на палубу, а на прощание давали залп из пушек, но эти добрые старые времена прошли. В наши дни у людей нет возможности поговорить даже на безбрежных просторах океана, где новости — это новости, а что касается салюта из пушек, то они не могут позволить себе тратить на это порох. Нет более на море поэзии, воспевающей грузовые корабли, есть будничная жизнь, когда у нас нет времени даже на то, чтобы пожелать друг другу доброго утра.

Мой кораблик, идущий сейчас полным ходом, предоставил мне возможность отдохнуть и восстановить свои силы. Я использовал это время для чтения книг и ведения записей, чинил паруса и приводил в порядок такелаж судна. Как всегда, приготовление пищи не требовало много времени, так как мое меню состояло преимущественно из летающих рыб, горячих булочек со сливочным маслом, картофеля, кофе и сливок — блюд, которые легко готовятся.

10 сентября «Спрей» проходил вблизи острова Св. Антонио, или Санту-Антан, северо-западного из островов Зеленого Мыса. Я подошел к суше абсолютно точно, хотя и не определял долготу места. Когда мое судно приблизилось к острову, дул шквалистый северо-восточный ветер, но я, зарифовав паруса, ушел в открытое море, подальше от берегов Санту-Антан. Когда острова Зеленого Мыса остались за кормой, я обнаружил, что снова очутился один в безбрежном океане и нахожусь в одиночестве посреди этой изумительной пустыни. Даже когда я спал, мне снилось, что я один. Это чувство не оставляло меня, но, во сне или наяву, мне всегда нужно было знать местоположение моего судна, поэтому картина перемещений моего «Спрея» все время стояла передо мной.

Однажды вечером, когда я сидел в каюте, окружающую меня глубокую тишину нарушили человеческие голоса! Я мгновенно выскочил на палубу, свой испуг я не в силах вам описать. Совсем близко с подветренной стороны, как призрак, шел белый барк под всеми парусами. Моряки на борту работали на реях и были слишком заняты, чтобы увидеть одинокую мачту шлюпа, которая пронеслась мимо. Никто из команды не пытался приветствовать «Спрей», но я услышал, как кто-то сказал, что видел огни на шлюпе и что все посчитали меня рыбаком. Долго я потом сидел на палубе под звездным небом, размышляя о кораблях и проделанных ими путешествиях.

На следующий день, 13 сентября, большой четырех-мачтовый корабль прошел на каком-то отдалении с наветренной стороны, направляясь к северу.

Шлюп сейчас стремительно приближался к экваториальной штилевой полосе, и сила пассатов явно уменьшилась. Я мог видеть рябь, которая показывала появление встречного течения. Я прикинул, и его скорость получалась примерно шестнадцать миль в день. В центре встречного потока скорость была больше, меня стало сносить к востоку.

14 сентября со своей мачты я увидел большой трехмачтовый корабль, идущий на север. Этот корабль, и тот, который я видел вчера, прошли от меня на слишком большом расстоянии, чтобы обменяться со мной сигналами, но мне было уже хорошо только от того, что я вижу их. На следующий день на юге показались тяжелые дождевые облака, заслонившие солнце — это был зловещий признак штилевой полосы вдоль экватора. 16 сентября «Спрей» вошел в эту мрачную область, где он мог либо бороться со шквалами, либо подвергнуться влиянию полного безветрия, ибо таков характер полосы, расположенной между областями северо-восточных и юго-восточных пассатов, где попеременно с каждого дует ветер, образовывая завихрения воздуха, дующие во всех направлениях. Чтобы досадить мореплавателям еще больше, поверхность моря покрывается мелкой рябью, которую образуют водовороты течений. И все-таки будто чего-то не хватает для завершения картины дискомфорта моряка, поэтому сверху и днем и ночью дождь льет как из ведра. Так на протяжении десяти дней «Спрей» боролся и метался, продвинувшись по курсу всего лишь на триста миль. Но я ему ничего не сказал!

23 сентября нам повстречалась шхуна «Нантакет» из Бостона, шедшая с грузом леса с реки Бир в устье Ла-Платы. Обменявшись несколькими словами с ее капитаном, мы поплыли дальше врозь. Так как днище шхуны «Нантакет» сильно обросло ракушками, то за ней ушла вся рыба, любящая следовать за такими судами. «Спрей» же не имел таких запасов рыбьего корма. Рыбы будут всегда преследовать обросший корабль. Только брошенный на произвол судьбы и волочившийся за «Спреем» лаг представлял интерес для глубоководных рыб. Одним из немногочисленных спутников «Спрея» был дельфин, который следовал за нами уже добрую тысячу миль и был доволен, получая объедки с моего стола, которые я выбрасывал за борт; будучи ранен, он не мог далеко уплывать в море, чтобы охотиться на других рыб. Я привык уже к этому дельфину, узнавал его по шрамам и был всегда рад, когда он после далеких прогулок возвращался ко мне. Однажды после нескольких часов отсутствия он вернулся в компании с тремя желтохвостками — дальними родственницами дельфинов. Эта маленькая компания держалась все время вместе, за исключением случаев, когда им угрожала опасность или когда уходили на охоту в море.

Их жизни часто угрожали голодные акулы, подходившие прямо к моему судну и не раз дельфины чудом спасались бегством. Их способы спасаться от преследования меня очень заинтересовали, и я мог часами наблюдать за ними. Они бросались врассыпную так, что морской волк — акула, преследуя одного, теряла из виду остальных; затем через некоторое время они все возвращались под одну или другую сторону шлюпа. Дважды я обманывал их преследователей, направляя их за жестяной кастрюлей, которую тащил на буксире за кормой шлюпа и которую хищники ошибочно принимали за яркую рыбу, и, в то время как акула, разинув пасть, пыталась сожрать свою добычу, я стрелял ей в голову.

Их жалкая жизнь, казалось, очень мало занимала желтохвосток, если занимала вообще. Все живые существа, без сомнения, боятся смерти. Тем не менее я видел как некоторые виды рыб жмутся друг к другу, будто знают, что они созданы как пища для больших рыб и не желают создавать возможных неприятностей для своих пожирателей. Мне пришлось видеть, как киты окружали косяк сельди, сжимали его, образуя «кипящий котел», внутри которого, скучившись, билась мелкая рыбешка, и тогда один или другой из левиафанов делал выпад через центр с открытыми челюстями и одним махом заглатывал солидную порцию добычи. У мыса Доброй Надежды я видел стаи сардин и других мелких рыб, которых подобным образом преследовал косяк ставрид. У сардин не было ни малейшего шанса вырваться, а сардины кружили вокруг косяка, поедая его с краев. Интересно отметить, как стремительно исчезали сардины; и, хотя действие повторялось перед моими глазами снова и снова, я не смог заметить поимки ни одной сардины, так ловко это было сделано.

Вдоль экваториальной границы юго-восточных пассатов воздух сильно заряжен электричеством, и здесь наблюдаются частые грозы и молнии. Проходя совсем рядом, я вспомнил, что несколько лет назад американский корабль «Алерт» был уничтожен молнией. По счастливой случайности его пассажиры были спасены в тот же день и привезены в Пернамбуко, где я и встретился с ними.

25 сентября, находясь на 5° северной широты и 26°30? западной долготы, я разговаривал с судном «Полярная Звезда» из Лондона. Этот большой корабль вышел сорок восемь дней назад из Норфолка, штат Вирджиния, и направлялся в Рио-де-Жанейро, где мы снова встретились примерно через два месяца. Для «Спрея» пошел уже тридцатый день после отплытия из Гибралтара.

Следующим спутником «Спрея» стала рыба-меч, которая плыла рядом, показывая свой большой плавник из воды, пока я не поднял свой гарпун, — тогда плавник, напоминающий черный флаг, ушел вниз и исчез.

30 сентября в половине двенадцатого утра «Спрей» пересек экватор на 29°30? западной долготы. В полдень он был в двух милях к югу от линии экватора. Довольно легкие юго-восточные пассаты, встретившиеся нам примерно на четырех градусах северной широты, наполнили паруса «Спрея» и погнали его полным ходом в сторону побережья Бразилии, где 5 октября без особых происшествий мы прошли севернее мыса Олинда, а около полудня я бросил якорь в гавани Пернамбуко: сорок дней в пути от Гибралтара и все хорошо на борту. Устал ли я за время путешествия? Ничего подобного! За всю свою жизнь я не чувствовал себя лучше и с нетерпением ждал полного опасностей плавания вокруг мыса Горн.