Как Сергей Зубатов пытался бороться с терроризмом и почему покончил жизнь самоубийством

Сергей Васильевич Зубатов не принадлежит к числу исторических личностей, хорошо известных широкой публике. Вместе с тем, его не слишком долгая — 52 года — жизнь была полна таких поворотов, что без труда может стать сюжетом увлекательного исторического романа. Пока он, впрочем, не написан; по крайней мере такой, в котором Зубатов был бы главным, а не второстепенным героем.

В романе Бориса Акунина «Статский советник» Зубатов фигурирует в своей настоящей должности чиновника особых поручений при начальнике Московского охранного отделения под прозрачным псевдонимом Сергей Витальевич Зубцов. Однако биография его там изложена не вполне подлинная. Акунинский Зубцов в прошлом — революционер, завербованный «охранкой» «на идейной платформе», но с самого начала открыто объявивший бывшим товарищам о переходе в противоположный лагерь. Действительность, как это часто с ней бывает, была посложнее, да и попротивнее.

Кривая дорожка

Сын отставного офицера, не достигшего высоких чинов, Сергей Зубатов получил хорошее образование в 5-й московской гимназии, в которой несколько раньше учились известные филологи Сперанский и Будде, философ и поэт Владимир Соловьев, историк Кареев, а после него — философ Ильин и поэт Маяковский. Курса он, правда, не закончил: увлекся модными тогда нигилистическими идеями, создал ученический кружок, где читали Писарева, Спенсера, Маркса.

Отец, человек вполне благонамеренный, счел, что сын попал в «дурную (не в последнюю очередь — в национальном отношении) компанию», и забрал его из предпоследнего класса. Молодой человек начинает чиновную службу и одновременно ухаживает за Александрой Николаевной Михиной, владелицей небольшой частной библиотеки, популярной среди радикально настроенных студентов из-за наличия в ней запрещенных цензурой книг. Он женится на Михиной в более чем раннем по тогдашним представлениям возрасте (19 лет) и становится вхож в среду революционно настроенных народников середины 1880-х, в частности, знакомится с будущим организатором партии эсеров Михаилом Гоцем. При этом, судя по всему, членом народнических организаций Зубатов не был.

Резкий поворот в его биографии происходит в 1886 году. Зубатова вызывает к себе начальник московской «охранки» Николай Сергеевич Бердяев, опытный полицейский, сыгравший немаловажную роль в разгроме Исполнительного комитета «Народной воли», и хороший психолог. В романе Акунина подполковник Бурляев, прототипом которого явился Бердяев, говорит о вербовке Зубатова так: «…А взял не страхом, убеждением. Смотрю — очень уж шустрого ума юноша, такие к террору и прочим насильственным мерам по самому складу мозга не склонны. Бомба и револьвер — это ведь для тупых, у кого недостает соображения, что лбом стену не прошибить. А мой Сергей Витальевич, примечаю, любит о парламентаризме порассуждать, о союзе здравомыслящих патриотов и прочем. Одно удовольствие с ним было допросы вести, иной раз, поверите ли, до утра в предвариловке засиживался. Смотрю — он о своих товарищах по кружку критически отзывается, понимает их узость и обреченность, ищет выхода: как социальную несправедливость поправить и при этом страну динамитом на куски не разорвать. Очень мне это понравилось. Выхлопотал ему закрытие дела».

Версия о том, что Бердяев действительно нажимал на уже оформившиеся сомнения Сергея Васильевича в правоте революционного дела, широко представлена в исторической литературе, но прямого подтверждения не имеет; а вот то, что перед Зубатовым была поставлена дилемма — высылка из Москвы или работа на «охранку» — несомненно. В тюрьме он, кстати, не провел ни дня. Много лет спустя сам Зубатов вспоминал: «…Мне поведали, как «пользовались моими услугами» кривоулыбающиеся господа: они обратили нашу библиотеку в очаг конспирации, очевидно, считая себя вправе, за благостью своих конечных целей, совершенно игнорировать мою личность, стремления, волю и семейное положение. Я оказывался в глупейшем и подлейшем положении». Таким образом, он косвенно сам подтвердил, что соображения семейного благополучия имели значение для его быстрого выбора.

В отличие от акунинского Зубцова, сразу ставшего штатным сотрудником Охранного отделения, реальный Зубатов в течение как минимум года работал тайным агентом-провокатором. Счет арестованных при его помощи людей (среди которых, по некоторым сведениям, были прямо сагитированные и спровоцированные им юноши и девушки, от чего он впоследствии настойчиво открещивался) идет на десятки, если не на сотни. После разоблачения одной из подпольных организаций Зубатов «выходит на свет» и официально зачисляется в штат в качестве чиновника особых поручений, ответственного за работу с агентурой.

Генерал Спиридович, начинавший жандармскую карьеру в Москве при Зубатове (когда тот уже сменил Бердяева на посту главы московской «охранки»), напишет в своих воспоминаниях о том, что «не жандармерия делала Азефов и Малиновских, имя же им легион, вводя их как своих агентов в революционную среду; нет, жандармерия выбирала лишь их из революционной среды. Их создавала сама революционная среда. Прежде всего они были членами своих революционных организаций, а уже затем шли шпионить про своих друзей и близких органам политической полиции… Уменьем привлекать из революционных и общественных кругов лиц, которые освещали бы их деятельность, тогда славилось именно Московское охранное отделение». Несомненно, одним из ведущих соавторов этого успеха был сам Зубатов.

Объект и проект

В качестве сотрудника, а затем и руководителя Московской «охранки» Зубатов столкнулся с двумя новыми политическими силами: марксистами-интернационалистами (в 1896 году был разгромлен «Московский рабочий союз») и национальным социалистическим движением (в 1898 году в Минске была арестована вся верхушка еврейской партии «Бунд»). Зубатов убедился в том, что рабочее движение состоит из двух неравных по численности слоев — руководство, в котором первую скрипку играют радикально настроенные представители интеллигенции, и рядовая масса рабочих, не понимающих теоретических построений социалистов, но идущих за ними в силу стремления улучшить условия труда и жизни.

В 1906 году после отставки сам Зубатов так описывал это в своей знаменитой статье-оправдании в журнале «Вестник Европы»: «Естественно, за арестами главарей, в помещение охранного отделения потянулись массы необычных клиентов — в лице рабочих. Новизна явления должна была вызвать к себе особый интерес. Конечно, к делу можно бы было отнестись и совсем формально. Но, с другой стороны, ничто не воспрещало заняться им и по существу, заглянуть в душу явления, особенно если сцены опроса сопровождались слезами, моленьем о прощении, до киданья в ноги и поцелуев рук включительно, и воочию проявлявшимся полнейшим непониманием того преступления, наличность которого точно устанавливалась отобранными при следственных действиях формальными уликами. Конфликт между правдой формальной и правдой действительной вырисовывался с полной ясностью. С другой стороны, поступая с этой массой темных людей формально, сознательное должностное лицо рисковало не только не достичь конечных целей своей служебной деятельности, но и являлось способным «рубить тот сук, на котором сидело». Это противоречие и явилось исходным пунктом того явления, которое потом окрестили «зубатовщиной», как особый метод ведения общественных и государственных дел».

Автор пытается предстать перед читателем поборником той высшей Справедливости, которая в сознании русского человека всегда стояла неизмеримо выше бесчувственного Закона. Верил ли он сам в это — Бог весть, но идея отрыва рабочих от их руководителей легла в основу чрезвычайно успешной полицейской операции.

Получив благословение московского полицмейстера Дмитрия Трепова и генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, Зубатов энергично принимается за создание рабочих организаций, сосредоточившихся на отстаивании прав трудящихся перед фабрикантами и пропаганде в рабочей среде идеи о том, что только государство является подлинным защитником их интересов. Сам он сформулировал идейные основы этого движения следующим образом:

1. «Замена революционного учения эволюционным, а следовательно, отрицание, в противоположность революционерам, всех форм и видов насилия.

2. Проповедь преимущества самодержавной формы правления в области социальных отношений, как формы, по внеклассности своей, заключающей в себе начало третейское, а следовательно, враждебной насильственным приёмам и склонной к справедливости.

3. Разъяснение разницы между революционным рабочим движением, исходящим из социалистических начал, и профессиональным, покоящимся на принципах капиталистического строя: первое занято реформою всех классов общества, а второе — своими непосредственными интересами.

4. Твёрдое уяснение того положения, что границы самодеятельности оканчиваются там, где начинаются права власти: переход за эту черту был признан недопустимым своеволием, — всё должно направляться к власти и через власть».

Результаты за короткое время превзошли все ожидания: подконтрольные полиции организации росли, как грибы после дождя, открывались библиотеки для рабочих, видные ученые читали популярные лекции, социалистическая пропаганда вызывала в фабричной среде враждебное отношение. После московских успехов опыт был распространен на Минск, результатом чего явился раскол Бунда и появление стоявшей на зубатовской платформе Еврейской Независимой рабочей партии (ЕНРП) во главе с Марией Вильбушевич, на Одессу и Петербург. Зубатов получил повышение и возглавил Особый отдел Департамента полиции. Казалось, Россия стоит на пороге создания мощного профсоюзного движения, лишенного (по крайней мере, пока) политических требований, лояльного к власти, иммунного к революционной пропаганде. Но торжествовать победу Сергею Васильевичу было рано.

Нет пророка в своем Отечестве

В 1902 году от руки эсеровского террориста Балмашева погиб министр внутренних дел Сипягин. Его преемник Вячеслав Константинович Плеве в противоположность Зубатову был глубоко убежден, что никакой угрозы рабочей революции в России не существует, а есть лишь деятельность далекого от народа немногочисленного революционного подполья, которое должно быть обнаружено и уничтожено чисто полицейскими методами. Эту мысль он всячески отстаивал во время нескольких встреч с Зубатовым. Разногласия вроде бы не помешали дальнейшему карьерному росту Зубатова (именно Плеве перевел его в Петербург), но умение ценить таланты строптивых подчиненных в число достоинств практически всесильного министра не входило. Помимо этого «полицейский реформатор» успел нажить себе врагов во-первых среди фабрикантов, недовольных тем, что полиция поддерживает рабочих, а во-вторых, среди кадровых сотрудников Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов, для которых он оставался «выскочкой» и «чужаком». Почувствовав это, Зубатов пошел ва-банк, обратившись к министру финансов Сергею Юльевичу Витте (о нем см. «МН» от 27.04.2011), который был наиболее известным противником Плеве.

Целью «операции», по-видимому, было смещение министра и замена его на Витте (эту версию изложил в своих воспоминаниях тогдашний директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин, покровительствовавший Зубатову). Плеве действовал быстро: он обвинил подчиненного в разглашении государственной тайны и неправильной политике в отношении созданной им ЕНРП, а также в причастности подконтрольных полиции рабочих организаций к крупной забастовке в Одессе. Зубатов был уволен и выслан сначала в Москву, а затем под гласный надзор полиции во Владимир. Тем не менее, «зубатовщину» ждал еще один взлет, навеки запятнавший кровью идею «полицейского социализма», как называли идею Сергея Васильевича ее непримиримые противники из числа социалистов.

Среди отобранных и выпестованных Зубатовым сотрудников был священник Георгий Гапон, человек честолюбивый и энергичный, убежденный сторонник независимости рабочего движения от его «нянек». После отставки своего патрона он возглавил «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», выросшее на базе зубатовской организации. Среди целей «Собрания» согласно утвержденному Плеве уставу было «распространение среди рабочего населения просвещения на началах русского национального самосознания». Гибель Плеве от руки эсера Егора Созонова и назначение министром либерально настроенного П. Д. Святополк-Мирского привела к росту надежд на возможность договориться с властью по вопросам, волновавшим рабочих. Именно эти надежды и были расстреляны войсками 9 января, когда по официальным данным погибли 130 и были ранены около 300 человек (неофициальные цифры больше на порядок).

Именно связь трагедии с его «проектом» и побудила Зубатова по его собственному признанию взяться за перо и написать уже упоминавшуюся статью в «Вестник Европы»: «Кто слыхал про организацию рабочих, тот знает, что она — дело рук Зубатова и Департамента полиции. Известно было, как в Москве, в целях борьбы с революцией, устраивались собрания рабочих, на которых им читались «благонамеренные» лекции. Известно было, что, переведенный в Петербург, Зубатов энергично действовал в том же направлении и здесь, пока не попался в каком-то злоупотреблении. В памяти оставались депутации от рабочих, явившиеся в «Русское собрание», и случаи обнаружения между наиболее активными рабочими переодетых полицейских. Кто слыхал про священника Гапона, тот знал, что он — ставленник Зубатова…», с горечью пишет он о распространившемся в обществе убеждении о его прямой ответственности за произошедшее.

После гибели Плеве с Зубатова снимаются все обвинения; по его утверждению, его трижды звали вернуться на службу высокопоставленные лица. Он откажется, объяснив в письме знаменитому «охотнику за провокаторами» Владимиру Львовичу Бурцеву, что не хочет заниматься репрессиями. Все его время теперь занимают попытки реабилитировать себя в глазах общественного мнения, донести до общества свои идеи и очистить свое имя хотя бы от части обвинений. Не удается: его равно ненавидят и либералы и консерваторы. Говорили, что по возвращении в Москву он засел за мемуары; никаких следов их, однако, не найдено.

Сто с небольшим лет тому назад, 2 марта 1917 года по новому стилю становится известно об отречении брата Николая II великого князя Михаила. Февральская революция побеждает. Казалось бы, бывший глава российского политического сыска мог торжествовать: его мысль о том, что нельзя победить революцию исключительно полицейскими методами, получила блестящее подтверждение… Но торжествовать он не стал. Он бесстрастно выслушал новость, вышел в соседнюю комнату и застрелился.