Африканские приключения Делакруа, Ренуара, Сарджента, Матисса и Клее: что по ту сторону Средиземного моря искали знаменитые художники

Почему Африка?

Самый простой и быстрый ответ на вопрос, почему французские художники стали ездить в Северную Африку в XIX веке: потому что могли. И еще: потому что уже кое-что о ней слышали.

Настоящий интерес французов к Востоку начался с Египетского похода Наполеона — точно на рубеже веков XVIII и XIX. Потому что кроме солдат и полководцев Наполеон берет с собой в африканскую кампанию несколько тысяч ученых и художников. У них свои задачи: местное искусство, архитектура, язык, обычаи, природа. Уже в 1809 году во Франции начинает выходить огромное 23-томное издание «Описание Египта» с материалами этих исследований, в Лувре появляются первые вывезенные из Африки экспонаты, а в пригороде Каира — основанный французами Институт Египта.

В Европе Восток становится отдельной дисциплиной крутых научных сообществ, большие шумные редакции выпускают журналы о Востоке, заявляют о себе одиночки-исследователи Востока: лингвисты, историки, естествоиспытатели. Жан-Франсуа Шампольон, гениальный 32-летний лингвист, расшифровывает иероглифы Розеттского камня и египетской письменности в целом. Богатые искатели приключений отправляются в путешествия, возвращаются бородатыми и загорелыми и привозят из Африки оружие, расшитые диковинные одежды, курят кальян и пьют кофе. Они самые желанные гости модных парижских богемных салонов. Им есть что рассказать. Виктор Гюго пишет «Восточные мотивы», а Гюстав Флобер — «Саламбо».

Восточные люди, восточная мудрость, восточные краски, восточные нравы, восточные женщины, восточная красота, а вместе с этим восточное невежество, восточная аморальность становятся главными темами для разговоров и фантазий. И Северная Африка оказывается самым близким (море переплыть или через Испанию прямиком в Танжер) местом для поиска своего Востока, духовных откровений, эротических приключений, самой доступной экзотикой.

С 1830 года Алжир становится французской колонией, а к концу века — еще и Тунис. А это значит, что путешествовать можно без опасений: ты оказался в другом мире, на другом полюсе, вдали от цивилизации, журналистов, салонов, политики, революций, но под удобной защитой французских дипломатов, армии и правительства.

Почти дипломатический вояж Эжена Делакруа

Мирный договор Франции с Марокко предполагал достаточно устойчивые отношения, которые все же требовали иногда, раз в несколько лет, отправки посла с очередными угрозами или подарками. В 1833 году отправляться с подарком к султану предстояло чрезвычайному послу графу де Морне — и Эжен Делакруа получает от министерства разрешение присоединиться к дипломатической миссии. В качестве… заскучавшего художника. К этому времени он уже написал «Резню на Хиосе», «Смерть Сарданапала» и «Свободу, ведущую народ» — его воображение, бесконечно богатое и стремительное, разжигается от литературных сюжетов и далеких трагических событий, о которых пишут в газетах. Но теперь нужны живые впечатления — нужна Африка.

«Представь себе, друг мой, развалившихся на солнцепеке, прохаживающихся по улицам, починяющих туфли настоящих римских консулов, Катонов и Брутов, наделенных даже тем же самым надменным выражением лица, какое, должно быть, не оставляло властелинов мира. У этих людей всего имущества — одно покрывало, в нем они ходят, спят и в нем же будут преданы земле, но вид их исполнен поистине цицероновского довольства», — пишет Делакруа другу из Марокко.

В ожидании встречи с султаном проходит несколько дней — и у художника есть время, чтобы заполнять страницы дорожного альбома зарисовками пейзажей и городских видов, побывать на базарах и праздниках, едва не погибнуть от рук местных мужчин, которые застали Делакруа за рисованием их жен. Позировать местные мавры не соглашаются — и художник просто издалека наблюдает, на улицах, в банях.

Дипломатическую встречу с султаном Делакруа напишет больше десятка лет спустя, тоскуя в Париже по африканской торжественности, величию, по белым одеждам и белому свету, который заливает все вокруг.

Итак, основная миссия выполнена — и Делакруа с графом де Морне отправляются на несколько дней в Алжир (тогда уже французскую колонию). Здесь произойдет маленькое событие, которое повлияет не только на живопись Делакруа, но и на творчество нескольких поколений после него. Художник попадет в гарем, а по приезду в Париж по алжирским наброскам напишет картину «Алжирские женщины», которая станет учебником новой, насыщенной цветом и светом, живописи.

Предсвадебное путешествие Ренуара

Огюст Ренуар оказался в Алжире через 50 лет после того, как там побывал Делакруа. Он уже делал копию с «Алжирских женщин» и несколько оммажей. Он чувствовал, что только в Африке Делакруа нашел тайну цвета. И он мечтает об Алжире и собственной тайне.

Ренуару 40 лет, позади уже несколько выставок импрессионистов и изнурительная борьба за понимание публики. Его принимают, но за картины готовы платить лишь избранные энтузиасты. Он влюблен, но что-то мешает принять важное решение и связать жизнь с юной Алин. Его искусство застряло в уже истощенном, усталом стремлении к истине. И истина, повторенная десятки раз, звучит все глуше.

Он едет в Алжир через Италию, живет в дешевых гостиницах и в крестьянских домах. Алжир его опьянил. Он почти не пишет, даже зарисовок делает совсем мало. Только смотрит: «В Алжире я открыл белый цвет. Все белое: бурнусы, стены, минареты, дорога. И тут же зелень апельсиновых деревьев и серый цвет смоковниц».

Но оказывается, что 50 лет колонизации вытеснили живую, настоящую жизнь в горы. Там еще живут потомки тех Катонов и Брутов, которых застал Делакруа: они пасут овец и коз, смотрят в небо и сохраняют необъяснимое величие. Но внизу, в городе, разрослись конторы, начали ездить трамваи, открылись мастерские, приехали учителя, готовые нести цивилизованные знания.

Ренуар вернется в Париж и напишет больше десятка картин — все об ослепительно белом Алжире. Начнет жить с Алин Шариго и никогда с ней больше не расстанется. Если неторопливые, исполненные благородства алжирцы научили Ренуара чему-то, это точно было желание жить сегодня и не бояться завтрашнего дня.

Джон Сингер Сарджент проездом в Африке

Алжир, Марокко, Тунис и Египет — вполне ожидаемые точки на карте путешествий Джона Сарджента. Если бы можно было посчитать километраж его передвижений по миру и время, проведенное в дороге, вполне возможно, он стал бы художником-рекордсменом. Он даже родился туристом — в многолетнем европейском турне своих родителей. И все детство провел, переезжая из Италии во Францию, из Испании в Англию. Первыми его детскими рисунками были путевые наброски.

В этих разъездах сбывается и его страстная, можно сказать, врожденная тяга к новым впечатлениям, и профессиональная жанровая предрасположенность. Дело в том, что в парижской мастерской, где Сарджент брал уроки, его научили, что портреты продаются лучше. Он поверил учителю, а потом убедился в верности этого наставления лично, неплохо зарабатывал и был по-настоящему знаменит. Но был при этом просто блестящим, виртуозным пейзажистом.

Судя по датам на африканских акварелях и полотнах, Сарджент побывал в Африке как минимум трижды. В 1891 году, уже будучи постоянным жителем Лондона, добирается даже до Египта. Здесь художник находит то же, что и в любом другом «не-своем» городе — возможность усесться с акварельным альбомом на каком-нибудь нагретом солнцем камне и писать то, что его окружает. Людей, архитектуру, деревья и скалы. Сарджент, не воспринимавший всерьез собственные дорожные акварельные зарисовки, очень удивится, когда сначала Бруклинский художественный музей купит полностью работы с его первой акварельной выставки, а Бостонский музей — со второй.

Заказное путешествие Матисса

Когда Анри Матисс приехал в Танжер зимой 1912 года, здесь был уже целый французский квартал с гостиницами, кафе, телеграфом, магазинами, борделями, местными бюро европейских газет. Восточные диковинные вещи можно было отыскать разве что на рынке, а дома марокканцев по-прежнему оставались недоступными для европейца. Чтобы спокойно поработать, Матиссу приходится через связи с местными французами искать уединенную виллу.

Художник приехал в Марокко не от томления и не от жажды экзотики и приключений — он получил заказ на Африку. Российский коллекционер Сергей Щукин заказал ему несколько картин с марокканскими мотивами и намекнул, что хотел бы видеть на них людей. Заодно, думает Матисс, неплохо бы наконец выполнить еще один давний заказ, от другого русского, Ивана Морозова.

Путешествие не задалось с самого начала: Матисс с женой оказались в Танжере в сезон дождей и две недели наблюдали из окна тесной гостиницы за немощеными дорогами, которые превращались в грязевые реки. И только когда дождь закончился и земля покрылась буйной растительностью, Матисс почувствовал, что смотрит на те же земли, которые почти сто лет назад писал Делакруа. Отыскать моделей оказывается непростой задачей: только с помощью друзей и хозяев гостиницы он уговаривает позировать 12-летнюю работницу борделя Зору и гостиничного конюха Амидо.

В его палитре появляются новые цвета: цвета для прозрачной тихой марокканской ночи, для непроницаемого, дикого, величественного облика местного горца. В его картинах зарождается новая декоративность: условные изображения, лоскуты чистого цвета, узоры, перетекающие с предметов на фон. В этих местах, писал Матисс, у него «обновилось зрение».

Уезжать из Танжера художнику пришлось в спешке: марокканцы подняли восстание против французских войск и французского господства. Буквально через пару дней после его отъезда по европейскому кварталу Танжера ходили местные арабы с наколотыми на пики головами французов. Восстание, конечно, подавят — и Матисс еще вернется в Африку.

Африканская инициация Пауля Клее

Швейцарец по происхождению, Пауль Клее отправился в Тунис из Германии, где тогда уже жил. Ему было 35 лет, он интересовался кубизмом, увлекался графикой, был членом художественного объединения «Синий всадник». Вместе с ним в Африку едут двое друзей-художников Август Маке и Луи Муайе. И спустя несколько десятилетий искусствоведы назовут это африканское путешествие началом модернизма.

«Цвет овладел мной. Мне не нужно больше гнаться за ним. Я и цвет — одно. Я художник», — записал в дневнике Клее, стоя у ворот исламского квартала города Кайруана. И он не преувеличивал. Африка звучит, а музыкант Клее слушает: шум голосов, крики животных, мелодии местных напевов. Африка пахнет, а Клее вдыхает: запахи пряностей, тканей, раскаленных камней, моря, города. Африка сияет на солнце, а Клее смотрит: на узорчатые окна, двери, купола Хаммамета, на кактусы и камыши, на буйные сады. Здесь он понимает, как писать объекты, не прибегая к передаче их формы. И понимает, что должен писать запахи, цвета и звуки — чувства, испытанные в Африке, а не пейзажи и местных жителей.

Из этой двухнедельной поездки он привозит 35 акварелей, 13 рисунков и новое понимание живописи. Всю жизнь он будет возвращаться к африканским впечатлениям и напишет больше 20 картин, связанных с Тунисом. Эти воспоминания не меркнут — они становятся частью его художнического озарения, бесконечным топливом для новых открытий. Фигуры и объекты превращаются на картинах Клее в новую африканскую тайну, новое иероглифическое письмо, новые знаки, новый Розеттский камень живописи, который никто не расшифрует. Даже гениальный лингвист.