Главные битвы вождя двух революций Тадеуша Костюшко

Фамильное призвание

Бороться с разделами Польши и Литвы было написано у фамилии Костюшко на роду. Предок Тадеуша Костюшко служил секретарём при великих князьях литовских Александре и Сигизмунде I. Перед владениями Ягеллонов уже тогда маячил призрак раздела между немцами и русскими. Максимилиан Габсбург, Иван III и Василий III подумывали изъять у потомков Ягайло «лишнее».

Ягеллонам пришлось приложить массу дипломатических усилий, чтобы развеять тень «нулевого раздела». За работу с деликатными документами Константин Фёдорович получил подтверждение прав на Сехновичи под Брестом и неформальное прозвище «Костюшко», которое стало родовым.

Род волынских русинов вместо с другими литвинскими фамилиями к XVIII веку совершенно полонизировался. Бо́льшую часть истории он был не слишком заметным. Родившийся в 1745 году в поместье с прекрасным названием Mereczowszczyzna Анджей Тадеуш Бонавентура прославил свою фамилию так, что за пределами бывшей Речи Посполитой она стала известнее Радзивиллов и Сапег.

Из шляхтичей в революционеры

В сословном обществе Речи Посполитой простой шляхтич стоял неизмеримо выше простолюдина — но был никем на фоне магнатских домов.

Только благодаря протекции писаря польного литовского по имени Юзеф Сосновский, внявшего мольбам пани Костюшко, Тадеуш поступил в только что созданную Рыцарскую школу. Большинство учащихся были отпрысками магнатских фамилий, бедный шляхтич был среди них белой вороной.

Костюшко «взял» аскетизмом, упорством и целеустремлённостью. За что получил прозвище «Швед», ибо напоминал товарищам Карла XII. Его заметили комендант школы князь Адам Чарторыйский и король Станислав Понятовский. Костюшко стал пользоваться покровительством «Фамилии» — союза Чарторыйских и Понятовских, пытавшихся провести реформы с опорой на союзную Россию.

Увы — даже собственному любовнику Екатерина II не собиралась позволить превратить «буфер» в сильную державу. Противоречия между либеральной «Фамилией», консервативной частью шляхты и интересами Петербурга взорвались мятежом Барской конфедерации. Брат Костюшко примкнул к повстанцам — но Тадеуш не счёл возможным идти против покровителей. Да и фанатизм барцев ему претил.

Он получил королевскую стипендию и отправился учиться в Париж живописи и архитектуре. Но куда больше внимания он уделял лекциям в военной академии. Увлекался искусством военной инженерии и теперь получил возможность узнать о передовых достижениях в этой сфере.

Заодно он проникся идеями Просвещения — Вольтера, Руссо, Монтескье. Которые легли на подготовленную почву — талантливый, но бедный шляхтич постоянно сталкивался с надменностью и вседозволенностью родовитых и богатых, но бесталанных магнатских отпрысков. Идеи свободы, равенства и братства, когда людей будут оценивать по личным достоинствам и талантам вместо знатности рода и толщины кошелька, а правами и достоинством будет обладать не только шляхта, стали основой его мировоззрения.

Убеждённость в необходимости перемен в Костюшко в буквальном смысле вбила личная трагедия. После возвращения из Парижа ему не хватило средств на покупку офицерской должности, и он устроился учителем к дочерям Юзефа Сосновского. Узнав о чувствах Тадеуша и старшей дочери Людвике, пан Юзеф пришёл в бешенство.

«Голубка сизокрылая — не для воробья, дочь магнатская — не для мелкого шляхтича!»

Магнатом Сосновский не был, но ему нравилось считать себя таковым. Люди Сосновского избили Костюшко до потери сознания, а Людвику отец выдал за богатого и знатного Любомирского.

Теперь у шляхтича были личные причины ненавидеть мир сословий и привилегий. Он вернулся в Париж, где узнал о восстании американских колоний против британской короны. Раздумывал он недолго.

Революционеры отчаянно нуждались в кадрах, и Костюшко получил патент полковника Континентальной армии. А с ним — задачи ведущего военного инженера повстанцев. Для начала — укрепление Филадельфии, столицы мятежных колоний.

Саратога

В начале осени 1777 года из Квебека по долине Гудзона шла армия британского генерала Бургойна, усиленная гессенскими наёмниками и союзными индейцами. Она должна была соединиться с королевскими войсками в Нью-Йорке и рассечь мятежные территории надвое — как позже сделает генерал Грант с Конфедерацией в Джорджии.

Британский двор и лоялисты ликовали. Повстанцы упали духом. Британцы, сильные в регулярной войне, стремились навязать им полевое сражение. Американцы это понимали — но Бургойна требовалось остановить. Союзником повстанцев должен был стать ландшафт: поле боя, которое лишит британцев преимуществ и позволит американцам использовать свои сильные стороны.

Костюшко организовал засеки, которые задержали Бургойна. А затем увидел в холмах у Гудзона идеальную позицию. Высоты господствовали над долиной и дорогой, их нельзя было обойти. Рощи между полями фермеров мешали регулярному бою — зато были привычны мятежникам. Особенно «корпусу Моргана» — 500 лучшим стрелкам, умеющим действовать в рассыпном строю в зарослях. Их задачей было отстреливать офицеров и артиллеристов.

При Саратоге американцы сдержали натиск британцев и гессенцев в холмах и рощах, выбили командиров и расчёты орудий, а затем окружили остатки вражеской армии и принудили к капитуляции. Бои при Саратоге стали переломными в войне США за независимость. Французы поверили в их успех и объявили войну Англии.

Костюшко Саратога принесла славу и признание. Генерал Гейтс писал:

Великими тактиками сражения были холмы и леса, избранные для моей позиции молодым польским инженером благодаря его умению.

После Саратоги Костюшко умело встроил в ландшафт укрепления Вест-Пойнта и превратил его в сильнейшую крепость. В 1781 году он обеспечил переправу американских войск через реку Данн, что позволило оторваться от превосходящих сил противника и спасти Южную армию. А затем выбрал место для сражения в Гилфорде. Поле боя осталось за британцами — но победа из-за тяжёлых потерь оказалась пирровой. Королевские войска на юге отступили, и через полгода капитулировали в Йорктауне.

Костюшко получил звание бригадного генерала, оружие из рук Вашингтона, а со временем — даже зарплату. После чего вернулся в Речь Посполитую, где всё было очень плохо.

Начало катастрофы

После подавления Барской конфедерации Россия, Пруссия и Австрия устроили первый раздел Речи Посполитой. Противодействовать этому Варшава не могла. Необходимость реформ стала очевидна всем… кроме консервативной шляхты и магнатов, не желавших отказываться от привилегий и давать права «черни и схизматикам».

Третьего мая 1791 года сейм в Варшаве принял прогрессивную конституцию. Она отменяла устаревшие и вредные законы, превращая Речь Посполитую в парламентскую монархию наподобие британской. Разъярённые консерваторы бросились в Петербург и попросили Екатерину II об интервенции. Императрица была шокирована революцией во Франции. Она не собиралась позволять Речи Посполитой стать не просто сильной державой, но ещё и «рассадником либеральной и революционной заразы». Как только русская армия добила турок и шведов, восемь корпусов двинулись «защищать свободу и законность».

Коронная и литовская армии уступали в численности армии вторжения. Опытным русским ветеранам победных войн противостояли плохо обученные и отсталые войска. Предыдущие интервенции показывали, что русские регулярные части могут бить силы Речи Посполитой при неприличных соотношениях сил — как в колониальных войнах. Оптимизма и боевого духа это не прибавляло.

Повторялась история начала XVI века, но в худшем раскладе. Тогда многочисленной поместной коннице Литва и Польша могли противопоставить европейские инновации: полевые пушки, панцирную пехоту, конницу в полном доспехе и гусар. Теперь русская армия была более европейской, чем её противник. И она находилась на пике своей мощи.

Дубенка

Начало вторжения Костюшко встретил командиром дивизии в Подолии. Чтобы избежать окружения, коронная армия начала отступление к Люблину.

Единственной надеждой Речи Посполитой была «новая Орша»: разгромная победа. Костюшко настаивал на концентрации войск в одном месте и сражении, пока русские армии не соединились под Варшавой. Командование этого не сделало — оно пыталось спасти всё, и в итоге не защитило ничего. Локальный успех при Зеленцах произвёл фурор в Варшаве, вселил надежды и породил орден Virtuti Militari, но не сказался на ходе кампании.

Прикрывая отход на Люблин главных сил коронной армии, Костюшко встретил Каховского в дефиле между Бугом и австрийской границей. Он выбрал подходящее место и возвёл полевые укрепления. У Костюшко было по четыре тысячи пехотинцев и всадников при десяти орудиях и четырнадцати лёгких трёхфунтовых пушках. Против него Каховский выставил двадцатитысячную группировку: 12 тысяч пехоты, 7 тысяч конницы и 56 орудий.

После обеда 18 июля русские войска пошли в атаку. Обороняющиеся крепко держались на позициях — хотя русские пушки быстро подавили их орудия, а польские позиции штурмовали опытные гренадерские роты. Зато егеря оказались не ровней стрелкам Моргана — русские «коллеги» при поддержке казаков быстро выбили их из рощи.

Противника недооценили обе стороны. Русский командующий полагал, что легко собьёт неопытных и малочисленных поляков с позиции. Костюшко не сталкивался с подобной массой артиллерии, слишком полагался на полевые укрепления и лёгкую пехоту. Впрочем, более выгодного места и лучших войск у него не было.

К пятому часу боя, видя, что наступление завязло, Каховский сделал ход конём. Он проигнорировал границу, и, рискуя международным скандалом, бросил конных егерей в обход польской позиции по территории Австрии. Русская кавалерия врубилась в правый фланг, её контратаковала польская конница. Русские части усилили нажим по всему фронту, занимая шанцы. Оборона Костюшко начала трещать. Новая атака отсекла его от главной позиции, где отход начал превращаться в бегство.

Костюшко сумел выйти из боя со своей кавалерией и был уверен, что главные силы погибли и рассеяны русскими: он оправил депешу со словами «всё потеряно». Однако ночью ему удалось обнаружить две колонны пехоты, восстановить дивизию и организованно отступить на Хелм.

Оценки сражения расходятся. В русских источниках его описывают как лёгкую прогулку: поляков планово сбили с позиции и прогнали. В польских встречаются утверждения о «пятикратном превосходстве Каховского», «всего 90 погибших у Костюшко» и «4000 тайно захороненных русских», что похоже на пресловутые «80 тысяч московитов при Орше».

Более взвешенные источники говорят о 650 погибших с польской стороны и около 500 с русской. Бой под Дубенкой нельзя назвать победой Костюшко — но из имевшихся войск и позиции он «выжал» всё возможное. Если бы не дипломатически рискованный рейд через австрийские сады — возможно, ему удалось бы больше.

Рацлавице

«Война в защиту конституции» была проиграна и завершилась вторым разделом. В городах Речи Посполитой — того, что от неё осталось, — встали русские гарнизоны. Коронная и литовская армии почти полностью распускались. И либеральная шляхта, и горожане были на грани взрыва, тогда как консерваторы пребывали в шоке — они же «просто хотели сохранить свои законные привилегии, дабы вонючие мужики… а не вот это вот всё». Российские агенты проводили аресты враждебных Петербургу лиц, но не смогли остановить накала страстей.

Во главе заговора встал Костюшко — как человек прогрессивных взглядов, ветеран восстания американцев и лучший из имеющихся полководцев. Двадцать третьего марта 1794 года он прибыл в Краков и на рыночной площади объявил Акт восстания. Его провозгласили «начальником» революции и генералиссимусом.

Пользуясь полномочиями, он пытался покончить с сословными привилегиями. Он объявил, что сражаться за права шляхты не будет — только за весь «народ польский» Речи Посполитой, который должен стать нацией равноправных граждан по американскому и французскому образцу. Вводилась веротерпимость — но по образу революционных держав Речь Посполитая должна была стать страной единой нации, польской. Все прочие должны были ассимилироваться.

Собрав полторы тысячи штыков, тысячу сабель старой армии и две тысячи крестьян с косами, Костюшко повёл своё войско на Варшаву. Навстречу ему двинулся русский генерал Тормасов.

Поначалу бой складывался неплохо для русской стороны. Пехота уверенно шла на польские позиции, конница сбила нестойких «коллег», а артиллерия накрывала позиции Костюшко. Его пехота пыталась действовать в стиле американских стрелков в рассыпном строю, используя укрытия и складки местности, но не слишком преуспела.

Однако неожиданную роль сыграли крестьяне с косами — косиньеры. Вместо того чтобы разбежаться, они бросились на русские колонны, когда те оказались в ложбине. Пехота Тормасова не выдержала рукопашной резни и дрогнула. Другой отряд косиньеров прошёл оврагом и ударил на батареи, захватив пушки.

Разгром был внезапным. Косиньеры стали символом восстания Костюшко, которым остаются по сей день. Сам он был в восторге от отваги народных масс и завёл привычку носить крестьянское платье.

Победа при Рацлавице дала надежду Речи Посполитой, что решительность может повернуть ход событий. Варшава, а затем Вильна встали на дыбы — как позже поднимется против французов Мадрид. Восставшие убивали не только вооружённых солдат русского гарнизона, но и безоружных на молитве в церквях, и даже гражданских.

Бо́льшая часть гарнизонов сумели с боем вырваться из кварталов, где по ним стреляло каждое окно. Теперь русская армия не просто выполняла приказы — она горела местью за убитых товарищей.

Щекоцины

После первых успехов начались проблемы, погубившие восстание. Костюшко пытался повторить в своей стране американскую и французскую революции, превратить её в просвещённую гражданскую нацию — но общество Речи Посполитой для этого было слишком дремучим, сословным и архаичным.

Шляхта большей частью жаждала вернуть земли и привилегии — а в остальном пусть всё остаётся по-прежнему. Идеи Костюшко казались им пугающими и опасно радикальными. Воевать за свободы и права черни они не хотели — только за «золотые вольности» в границах 1772 года.

Крыло крайних революционеров, мечтавшее устроить террор и перебить всю шляхту, считало Костюшко косным и реакционным. Опьянённые кровью варшавяне стали без суда вешать «врагов народа» из числа «русских пособников» — что Костюшко велел пресечь и прокомментировал: «народ, не желающий исполнять законы, недостоин свободы». Это стоило ему симпатий столицы.

Крестьяне видели, что шляхта не хочет давать им ни земли, ни воли, а обещает чуть меньше батогов, и то — может быть.

В армию шли гораздо меньше, чем хотел Костюшко. Людей не хватало, денег тем более — магнаты не спешили платить за свободу. Вместо полумиллионной армии удалось собрать около сорока тысяч человек. Сословия не доверяли и боялись друг друга как бы не больше, чем русских штыков.

Восставшие надеялись, что Пруссия испугается усиления России и выступит на их стороне. На деле отступившие из Варшавы войска генерала Денисова соединились с прусской армией. Костюшко до последнего момента отказывался верить, что пруссаки выступили против Речи Посполитой. Увидев у Щекоцин большую армию с сотней орудий, он пытался понять, как к Денисову успели прийти подкрепления.

Косиньеры выстояли под ударами прусской конницы, хотя по замыслу союзников должны были обратиться в бегство. Но численное и качественное превосходство было на русско-прусской стороне. Чуда не случилось. Попытка косиньеров повторить успех Рацеёвиц и захватить немецкие пушки была пресечена ураганом картечи.

Поляки понесли тяжёлые потери, особенно от массированного огня батарей. Войско Костюшко не выдержало. Сам он был ранен и не хотел эвакуироваться, заявив, что предпочтёт умереть на этом поле.

Мацеёвице

Десятого сентября 1794 года Костюшко дал свою последнюю битву.

К Варшаве форсированным маршем шёл Суворов. Его слава уже гремела на всю Европу. Костюшко не питал иллюзий. Он попытался до подхода «нового Карла XII» разбить корпуса Денисова и Ферзена, что давало хотя бы какие-то шансы.

На этот раз с самого начала всё было плохо. Костюшко выбрал позицию с болотом в тылу, что мешало манёвру. Его курьеров с приказом дивизии Понинского идти на помощь перехватили русские разъезды. Дальше был образцово-показательный разгром.

Русские войска сбивали поляков с позиций и осуществляли фланговый охват. Попытки косиньеров контратаковать встречали залпы картечи. Польские пушки замолчали — кончились боеприпасы. Линия фронта Костюшко стала ломаться. Отряды продолжали биться в окружении — но это уже ничего не меняло.

Битва не была лёгкой — она длилась долгих семь часов. Преимущество польской позиции было в возвышенности, русским войскам приходилось идти снизу по вязкой грязи после дождя. Но на стороне русских были численность, опыт, артиллерийская мощь. Повстанцы были деморализованы и не верили в успех, русские жаждали мести за «варшавскую заутреню».

Когда польская конница дрогнула, Костюшко попытался её остановить — и нарвался на русскую кавалерию. Всадники ранили его, ограбили и бросили — за что корнет Лысенко был отдан под российский суд. Впрочем, особо винить его не стоит — он едва спасся из восставшей Варшавы, укрывшись в груде трупов, и слишком хорошо помнил резню своих товарищей.

Спустя несколько часов казаки нашли истекающего кровью вражеского вождя и доставили его в ставку. Его приняли с уважением, подлечили и окружной дорогой отправили в Петербург, где содержали в почётном плену.

Сражение завершилось полным разгромом, несмотря на отчаянное сопротивление. Суворов двинулся к Варшаве, где при штурме столичного предместья Праги войска нарушили приказ и отомстили горожанам резнёй. Впрочем, жители Праги пытались сражаться с оружием в руках, и отличить комбатантов от нонкомбатантов было непросто. Остальная столица, на виду которой гибла Прага, ужаснулась и капитулировала. Суворов строго запретил вводить в город части, попавшие в «варшавскую заутреню».

Костюшко и Наполеон

Речь Посполитая с третьим разделом исчезла с карты мира. После смерти Екатерины император Павел освободил Костюшко и тысячи пленных — для чего предводитель восстания подписал обязательство не выступать против России. За это Костюшко получил ещё и круглую сумму.

Иногда приходится читать, что, чтя эту присягу, Костюшко отказался помогать Наполеону и идти на Москву с Понятовским. Действительность несколько иная.

Когда Костюшко, уехавший в Огайо, узнал о создании Варшавского герцогства и польских легионов, он воспрял духом. Вернул деньги и сопроводил их письмом, что не может соблюдать присягу, полученную шантажом. Русский император ответил, что принимать денег у клятвопреступника не станет, и они сгинули во французских банках.

Прибывшего в Париж Костюшко император французов разочаровал. По его мнению, этот тиран уничтожил идеалы революции, свободы, равенства и братства. Тот разочаровался не меньше и назвал Костюшко пафосным дураком. Возрождать Польшу он собирался в интересах Франции и под строгим контролем — никакой демократии и гражданского общества.

Дошло до того, что министр Фуше и Домбровский сфабриковали фальшивое обращение Костюшко к полякам с призывом помогать французам, чего тот не потерпел. Он выпустил собственную декларацию, призвав соотечественников не мешать русским войскам бить французов. И был в восторге от краха Наполеона в 1814 году.

После войны он пытался договориться с императором Александром — по его плану, Речь Посполитая могла признать верховную власть русского царя, если получит конституцию, освобождение крестьян… и границы 1772 года. На этих условиях Костюшко был готов принять предложение и возглавить свою страну. Но такие требования, особенно в части границ, счёл непомерными уже русский император.

Костюшко умер в Швейцарии в 1817 году. Свои американские деньги он завещал пустить на освобождение и образование чернокожих, а родственников просил освободить их крестьян от крепостной зависимости.

Костюшко был превосходным военным инженером, человеком высоких личных качеств, поборником идей Просвещения. Он пытался сохранить свободу своей заблудившейся страны, излечив её язвы и привив просвещённые взгляды. Ценности свободы, прав человека и человеческого достоинства ему были важнее сугубо национальных устремлений.

Как полководец Костюшко слегка сомнителен. В Америке он прославился как военный инженер, а на родине так и не смог повторить Орши, Клушина или Киргхольма. Вот только у Речи Посполитой среди всех родовитых магнатов и воинственных шляхтичей более талантливого военачальника не нашлось. И военный инструмент ему достался уж очень слабый.

Сумели ли бы Наполеон или Суворов победить в доставшихся ему условиях?

Польская армия была слаба и малочисленна, её раздирали сословные предрассудки и противоречия магнатов, шляхты, горожан и крестьян.

Для поляков Костюшко остался символом борьбы за свободу, которая продлится более сотни лет и приведёт к появлению Второй республики на руинах трёх империй. Не забывают его вклад в своё освобождение от Великобритании и американцы.

Для русских он был достойным противником, честно защищавшим свою страну. Так его воспринимали императоры и многие их подданные. Тем более, что в жестокостях варшавской и виленской резни его личной вины нет.

Америка, которую он помог отстоять, превратилась в сверхдержаву. Польша возродилась, когда её народ встал под ружьё вне зависимости от сословий — и отстоял свободу у ворот Варшавы, что не удалось ему в 1794-м. Обе страны более или менее верны тем идеям, за которые он воевал и умирал. Пожалуй, исторически Костюшко всё же победил.