Советско-немецкий передел 39-го

23 августа 1939 года прибывший в Москву по приглашению советского руководства министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп и народный комиссар ино-странных дел СССР Вячеслав Молотов подписали в Кремле договор о ненападении, к которому прилагался секретный протокол. Сам по себе факт заключения договора о ненападении вряд ли достоин осуждения — это рабочий инструмент международной политики. Он фиксирует отсутствие агрессивных помыслов по отношению друг к другу. Однако текст секретного приложения к договору был откровенно экспансионистским. Без ведома и желания правительств и граждан территории нескольких государств были отнесены к зонам разграничения сфер обоюдных интересов Советского Союза и Германии. Речь в секретном протоколе шла о Польше, Финляндии, Латвии, Эстонии и части Румынии. Не знало о подписанных тайных соглашениях и население СССР.

ОТ ОТРИЦАНИЯ К ПРИЗНАНИЮ

Официальное отношение советских и российских властей к подписанным в 1939 году соглашениям со временем менялось. В сталинско-брежневский период наличие секретных приложений вообще отрицалось.

Однако после перестройки власти СССР их признали, а факт подписания тайных договоров с нацистами был осуждён в 1989 году специальным постановлением Съезда народных депутатов: «…Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договорённостей с Германией. Съезд признаёт секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания. Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых передними правовых обязательств…»

В настоящее время оценки пакта Молотова — Риббентропа российскими официальными лицами существенно изменились. От оправдательных («это был вынужденный шаг») до откровенно восторженных («это была победа советской дипломатии»). Так что же произошло на самом деле?

ОТ ВЕРСАЛЯ ДО МЮНХЕНА

Версальский мир, завершивший Первую мировую войну, заложил мину замедленного действия в Европе. Из обломков рухнувших империй появились новые страны, а их границы были установлены таким образом, что достаточно большие этнические группы населения оказались за пределами государств, в которых проживали их соотечественники. Например, множество немцев оказались жителями Чехословакии, украинцев и белорусов — Польши, венгров — Румынии и так далее.

Наиболее напряжённой ситуация была именно в Чехословакии, где при общей численности населения 14 млн человек проживало почти 3,5 млн этнических немцев. В Судетском районе они составляли около 90 процентов населения. Гитлер умело разыгрывал карту присоединения к Германии этой области, основываясь на сепаратистских настроениях судетских немцев, слабости и отсутствии воли у правительства Чехословакии и страха Англии и Франции перед лицом новой возможной войны в центре Европы.

Хрупкий баланс в Европе сохранялся до 29 сентября 1938 года, когда в Мюнхене представителями Англии, Франции, Германии и Италии было подписано соглашение, по которому Чехословакия уступала Германии Судетскую область.

Но это решение подействовало вовсе не умиротворяюще. Более того, оно вызвало закономерную цепную реакцию. Почти сразу же претензии на Тешинскую область к Чехословакии предъявила Польша. И эти требования были удовлетворены. А ещё спустя небольшое время кусок территории Чехословакии получила Венгрия.

7 октября 1938 года автономию получает Словакия, а 8 октября Подкарпатская Русь. Уже весной 1939 года от независимой Чехословакии не осталось ничего. Никто из крупных держав не пожелал воевать за сохранение стабильных границ. Это было кульминацией политики умиротворения агрессора.

НА РАСПУТЬЕ

20 марта 1939 года советский посол в Великобритании Иван Майский телеграфировал в Москву: «…Обобщая имеющийся в моём распоряжении материал о политическом эффекте в Англии событий прошлой недели, могу сказать следующее: аннексия Чехословакии, несомненно, произвела громадное впечатление на все слои населения. Разочарование в Мюнхене и негодование против Германии всеобщее, вплоть до кругов, представляемых «Таймс». Политика «умиротворения» в сознании широчайших масс мертва. Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен: между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко…» Правительства Англии и Франции «прозрели». Стало понятно, что необходимо создавать действенную организацию коллективной безопасности в Европе, к которой планировали привлечь СССР и Польшу.

В марте 1939 года начались взаимные советско-англо-французские консультации. Следующими целями захватнических планов Гитлера считались Польша и Румыния. Поэтому основной идеей англичан была взаимная декларация, договор или система гарантий, которые вынудят Берлин отказаться от нападения на эти страны. Или в противном случае он окажется в состоянии войны сразу с Англией, Францией и СССР.

Переговоры шли тяжело. У всех сторон были свои интересы, Польша и Румыния не горели желанием быть в каких-либо блоках с СССР. А Сталин никуда не торопился, пытаясь получить что-то взамен. Какой смысл гарантировать чью-то безопасность? Сталин не мог поверить, что Англия и Франция не хотят войны без какой-то выгоды для себя: или «империалистические хищники» лукавят, или и впрямь во главе правительств мягкотелые идиоты. В скором времени в беседе с Риббентропом Сталин так и сказал: «Чемберлен — болван, а Даладье — ещё больший болван».

Показательным для середины весны 1939 года является письмо наркома Литвинова полпреду СССР в Германии Мерекалову от 4 апреля: «…Английская акция, выразившаяся в предложении нам подписать совместную декларацию, застопорилась, благодаря возражениям Польши, которая заявила, что не может примкнуть ни к какой акции, в форме декларации или иной, направленной против Германии… Мы отлично знаем, что задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позже к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже нам заплатят…»

НА ПУТИ К СОВЕТСКО-НЕМЕЦКОЙ ДРУЖБЕ

После безуспешных попыток согласовать совместную декларацию стороны перешли к составлению более подробного соглашения. По просьбе СССР в текст предполагаемого договора о гарантиях были включены Латвия, Эстония и Финляндия, а по просьбе англо-французов — Турция, Бельгия и Греция, что ещё больше затягивало возможность быстрых согласований в связи с появлением новых игроков со своими интересами и обязательствами.

В итоге обмены мнениями, переговоры и даже приезд в Москву англо-французской военной делегации в августе 1939 года ни к чему не привели. Но в Лондоне и Париже не могли представить коварство Сталина. Одновременно с переговорами с Англией и Францией в конце весны 1939 года СССР проводил зондаж по вопросам возможного улучшения отношений с Берлином.

Германия к тому времени уже запланировала нападение на Польшу. И Гитлер хорошо понимал, как важно заручиться поддержкой СССР, чтобы не оказаться по опыту 1914 года перед вероятностью войны на два фронта. 28 июня 1939 года на встрече с Молотовым посол Германии в СССР Вернер фон дер Шуленбург сообщил, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР и что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. На следующий день в «Правде» выходит статья Жданова «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Сталин анализирует и взвешивает возможности продать подороже участие СССР в блоке с Германией или Англией.

ТАЙНАЯ ДИПЛОМАТИЯ

8 августа 1939 года поверенный в делах СССР в Германии Георгий Астахов телеграфирует в Москву: «…Судя по намёкам, которые я слышу, и веяниям, которые до меня доходят, они не прочь были бы, проверив на этих вопросах нашу дискретность и готовность договариваться, вовлечь нас в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими. В этой связи фраза об отсутствии противоречий «на всём протяжении от Чёрного моря до Балтийского» может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами. Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывш[ей] германской Польши (быть может, с прибавкой до линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции. Разговоры подобного рода в представлениях немцев, очевидно, мыслимы лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения…»

Молотов отвечает Астахову, что перечень поднятых вопросов очень интересен, а переговоры по ним готовы вести в Москве. В это же самое время СССР без особого энтузиазма ведёт переговоры в Москве с англо-французской военной делегацией. Показательно, что ни Париж, ни Лондон никаких параллельных переговоров о союзе с Германией в это время не вели. После того что сделал Гитлер с Чехословакией, для лидеров европейских демократий это было уже немыслимо.

Зато 12 августа Астахов откровенно пишет Молотову из Берлина: «…События развиваются быстро, и сейчас немцам явно не хотелось бы задерживаться на промежуточных ступенях в виде разговоров о прессе, культурном сближении и т. п., а непосредственно приступить к разговорам на темы территориально-политического порядка, чтобы развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе. Кроме того, их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы эвентуальное военное соглашение предотвратить. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключёнными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей…»

13 августа Астахов направляет в Москву новую депешу: от имени Риббентропа ему передали, что германское правительство намерено как можно быстрее приступить к переговорам на озвученные темы. В этих сообщениях видна вся суть сделки Москвы с руководством гитлеровской Германии. Сталин прекрасно понимал, что ценой его договора с Гитлером станет война в Польше, а платой — территории, уступаемые Германией Советскому Союзу.

ПАКТ И ПРОТОКОЛ

23 августа 1939 года в Москве был подписан договор о ненападении с Германией и секретный протокол к нему. 1 сентября 1939 года немецкие войска напали на Польшу. 17 сентября на территорию Польши вступили советские войска. 28 сентября СССР и Германия подписали договор о дружбе и границе и ещё одну порцию секретных протоколов.

Такое стремительное развитие событий вызвало шок как на Западе, так и у многих советских граждан. Одной из главных претензий к заключённым соглашениям с нацистами является их абсолютная аморальность. И это обвинение справедливо по многим пунктам.

СССР последовательно декларировал, что является борцом с фашизмом, интернациональным, коммунистическим государством рабочих и крестьян. И при этом подписал договор о дружбе с государством, исповедующим нацистскую идеологию, где коммунисты сидели в концлагерях, профсоюзы были запрещены, а людей преследовали по национальному признаку. Одновременно подписанные секретные соглашения нарушали один из большевистских принципов, провозглашённых Лениным, — отказ от «тайной дипломатии»: «…выражая твёрдое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом…»

СССР открыто провозглашал себя борцом за мир и противником аннексий, но уже в 1939 году напал на Польшу и Финляндию, а в 1940 году аннексировал Латвию, Литву, Эстонию и часть территории Румынии в нарушение многочисленных договоров и конвенций, связывавших его с этими государствами.

Защитники пакта с Германией уравнивают его с Мюнхенским соглашением 1938 года. Это сравнение представляется в корне неверным. Англия и Франция не хотели и боялись новой европейской войны. Время показало, что их политика умиротворения была ошибочной и опасной, но при этом они искренне верили, что предотвращают новую европейскую войну. Хоть и за счёт части территории третьего государства, но предотвращают. При этом они не просили, не получали территориальных выгод и не угрожали в свою пользу суверенитету каких-либо государств.

ЗАКУЛИСНЫЕ ОТКРОВЕНИЯ

Сохранилось несколько уникальных свидетельств о характере и предмете переговоров в Москве. Эта запись была обнаружена германской исследовательницей Ингеборгой Фляйшхауэр при изучении личного архива посла Германии в СССР Шуленбурга.

Беседа Сталина и Риббентропа в Москве 27 сентября 1939 года:

«…Иосиф Сталин: Факт, что Германия в настоящее время не нуждается в чужой помощи и, возможно, в будущем в чужой помощи нуждаться не будет. Однако если, вопреки ожиданиям, Германия попадёт в тяжёлое положение, то она может быть уверена, что советский народ придёт Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию задушили. Советский Союз заинтересован в сильной Германии и не допустит, чтобы Германию повергли на землю…

…По вопросу о Прибалтике Сталин заявил, что советское правительство потребовало от правительства Эстонии предоставления баз для своих военных кораблей в эстонских гаванях и на островах Даго и Эзель, а также баз для своих военно-воздушных сил.

Для охраны упомянутых баз советское правительство дислоцирует в Эстонии одну пехотную дивизию, одну кавалерийскую бригаду, одну танковую бригаду и одну бригаду ВВС. Все эти мероприятия будут проводиться под прикрытием договора о взаимной помощи между Советским Союзом и Эстонией. Эстония уже дала на это своё согласие.

На вопрос г-на министра, предполагает ли тем самым советское правительство осуществить медленное проникновение в Эстонию, а возможно, и в Латвию, г-н Сталин ответил положительно, добавив, что тем не менее временно будут оставлены нынешняя правительственная система в Эстонии, министерства и так далее.

Что касается Латвии, Сталин заявил, что советское правительство предполагает сделать ей аналогичные предложения. Если же Латвия будет противодействовать предложению пакта о взаимопомощи на таких же условиях, как и Эстония, то Советская армия в самый краткий срок «расправится» с Латвией.

Что касается Литвы, то Сталин заявил, что Советский Союз включит в свой состав Литву в том случае, если будет достигнуто соответствующее соглашение с Германией об «обмене» территорией…»

«БЕРИЯ — ЭТО НАШ ГИММЛЕР!»

Лучше всего о «тёплой и дружеской атмосфере» между Берлином и Москвой свидетельствует ещё один документ. Это протокол допроса немецкого дипломата Андора Генке, который был членом немецкой делегации в Москве.

«…Кроме соглашения о границе и договора о дружбе, обсуждались торговые соглашения. Другим пунктом обсуждений стало то, что в случае встраивания Литвы в советскую систему небольшой регион около восточно-прусской границы, название которого я сейчас затрудняюсь точно назвать, должен был отойти Германии. Наконец, по инициативе Сталина, как мне кажется, была подготовлена совместная декларация, предупреждающая Англию и Францию о лежащей на них ответственности за продолжение войны. Помню, что Риббентроп просил на это согласие Гитлера. Телефонный звонок был сделан из ведомства Молотова в Германию, связь была установлена за несколько минут. Риббентроп уведомил Гитлера, что говорит из зала для конференций, в присутствии Сталина, и просит дать согласие на совместную декларацию. В свою очередь, Гитлер попросил передать Сталину наилучшие пожелания.

Материальная часть переговоров была практически закончена во время вечерней сессии 28 сентября. Осталось лишь подготовить тексты соглашений для подписания.

Поздним вечером Молотов устроил большой банкет в честь Риббентропа, куда были приглашены не только дипломаты, но и некоторые другие члены делегации. Со стороны СССР участвовали Сталин в сопровождении ближайших соратников, таких как Лазарь Каганович, Анастас Микоян и маршал Климент Ворошилов, и группа чиновников комиссариата иностранных дел.

Очень быстро установилась восхитительно гостеприимная и сердечная атмосфера — это было одним из самых запоминающихся событий за все 23 года моей дипломатической службы.

Естественно, поднимались многочисленные тосты за глав государств, за народы обоих государств, за русско-германскую дружбу, за германскую армию, за Красную армию и за всё русское и германское. Сталин зашёл так далеко, что подходил к каждому гостю с тостом и желал здоровья.

В моей памяти остались несколько эпизодов, в целом незначительных, которые показывали особую атмосферу этого банкета, также как и подарок Сталина для гостей. Когда поднимался тост за победы германской армии, Сталин подошёл к немецкому военному атташе генералу Кёстрингу и, пожимая ему руку, сказал:»…Генерал, мы часто доставляли вам неприятности в прошлом. Пожалуйста, забудьте об этом!.."

Сталин имел в виду тот факт, что Кёстринг подпадал под подозрение в подготовке свержения советской системы и упоминался на публичных процессах Карла Радека (к тому времени уже расстрелянного — Прим. ред.) и других большевиков. Снятие с Кёстринга этих сфабрикованных обвинений быстро разрядило атмосферу.

На самом деле, будучи военным атташе при советском правительстве, Кёстринг всегда был к ним лоялен. Молотов много раз поднимал тосты за Сталина, как за великого советского лидера. Сталин парировал эти здравицы, что он не против того, чтобы Молотов пил, но сам Сталин не должен быть для этого предлогом.

Сталин представил главу комиссариата внутренних дел и главу ГПУ Лаврентия Берию Риббентропу словами: «…Это — наш Гиммлер!»…"