Как Оскар Кокошка играл с куклами: скандальная жизнь австрийского художника

Тем октябрьским вечером 1919 года в Венском оперном театре намечалась громкая премьера новой оперы Рихарда Штрауса «Женщина без тени». Фойе, расписанное художником Швиндом причудливыми красно-золотыми цветами, заполнилось зрителями еще за час до начала представления, но никто не спешил проходить в зал, предпочитая пообщаться со знакомыми и послушать свежие сплетни.

Говорят, Мария Ерица, солистка Венской оперы, прозванная Молнией за свою красоту и непростой характер, уже наставила рога барону Фредерику фон Подраги, за которого недавно вышла замуж. А бывшая любовница Юнга, фрау Шпильрейн-Шефтель, теперь ни на шаг не отходит от его учителя, доктора Фрейда. Дамы переговаривались, обмахиваясь веерами в восточном стиле, а мужчины почти не поднимали взгляд: им крайне импонировала послевоенная мода на женские платья не ниже лодыжек.

Но уже к первому антракту внимание всей без исключения публики было приковано к пятой ложе второго уровня. Тут и там раздавались отрывочные высказывания: «Кокошка?», «С женщиной?», «Она в точности как живая», «Позвольте, он кормит ее мороженым!», «Похожа на фрау Малер».

В ложе было всего двое: Оскар Кокошка и его загадочная спутница, от которой художник не отвлекался ни на минуту: то обмахивал ее ярко-красным веером, то оживленно что-то ей рассказывал. Между тем сидевшая в полумраке ложи спутница, одетая в шикарное платье синего бархата, оставалась безучастна к этим проявлениям внимания.

В ложу то и дело заглядывали приятели Кокошки, и каждому он представлял свою спутницу как «моя Альма». Лицо очередного приятеля вытягивалось, когда он, согнувшись в игривом поклоне, замечал, что пухлая рука женщины была тряпичной. Ошарашенный гость тут же переводил взгляд на лицо — такое же тряпичное, как и рука, с неморгающими глазами и ярко-красным ртом.

Кокошка выбрал идеальную спутницу, не мешавшую наслаждаться своеобразной музыкой Штрауса: он пришел с куклой.

Дикое дитя Вены

Оскар вступил в ряды человечества в провинциальном австрийском городе Пёхларн в первый день весны 1886 года. Отец Оскара Густав-Иосиф происходил из семьи пражских ювелиров, некогда гордых и богатых, а нынче просто гордых. Позже Кокошка так отзывался о своем отце: «От него я научился с достоинством переживать нищету, вместо того чтобы выполнять нелюбимую работу». Время от времени Густаву-Иосифу все же приходилось превозмогать себя и чинить часы и украшения обычных горожан. Ведь, надо сказать, помимо Оскара у него было еще трое сыновей, и все имели привычку питаться.

Кокошки перебрались в Вену: здесь и заказов побольше, и образование мальчикам можно дать получше. Из всех сыновей Густава-Иосифа маленький Оскар был самым любознательным и пытливым. Постепенно он осваивал ювелирное ремесло, работая подмастерьем у отца. Как-то само собой решилось, что Оскар пойдет учиться на химика: отрасль перспективная и, должно быть, прибыльная. Подросток послушно ходил на занятия в химическое училище, а в свободное от формул и склянок время почему-то рисовал.

Это были странные рисунки: небрежные штрихи, искаженные лица и — а вот это как раз объяснимо — обнаженные девичьи тела. Рисунки так и остались бы сублимацией юношеского либидо, если бы один из сердобольных преподавателей не посоветовал Кокошке отправить их на конкурс в Венскую школу прикладного искусства. Неожиданно для 19-летнего Оскара его любительские наброски заняли первое место, и горе-химик получил стипендию на обучение в школе. Перемена была настолько невероятной, что Оскар предпочел не сообщать о ней родителям и скрывал от них правду о своем «химическом» образовании еще пару лет.

Молодой чех оказался в цент­ре австрийского художественного мира, ему благоволили такие великие люди, как художник Густав Климт и архитектор Адольф Лоос. Кокошка со своими откровенными рисунками отлично вписывался в эпоху, предполагавшую поиск нового и разрушение стереотипов. В стремлении познать искусство Оскар расходовал не только грифель и масляные краски. Например, уже в 1907 году на сцене только открытого и уже чрезвычайного модного кабаре «Летучая мышь» была поставлена его первая пьеса «Пятнистое яйцо», сыгранная собственноручно сделанными Кокошкой маленькими куклами. А один наивный финансист как-то заказал Кокошке книгу для детей и юношества — со стихами и иллюстрациями. Видимо, понятия о юношестве у банкира и художника слегка разнились, поскольку вместо невинной книги с легким для восприятия сюжетом заказчик стал обладателем опуса «Мечтающая юность». Произведение было иллюстрировано откровенными картинками и содержало глубокомысленные стихи вроде:

Красная маленькая рыбка
Маленькая рыбка красна
Мой нож тоже красен
Красны мои пальцы
В чаше рыбка брюшком вверх проплыла

Следующая пьеса под интригующим названием «Убийца — надежда женщин» вызвала огромный общественный резонанс и с легкого пера одного венского газетчика принесла Кокошке прозвище «Дикое дитя Вены». В 1908 году на показательной выставке Венской школы ремесел император Франц-Иосиф удостоил работы Кокошки комментарием: «Что за уродство?» На следующий же день Оскара лишили стипендии и отчислили из школы. Но чех не собирался отказываться от творчества. Он боготворил искусство за возможность выразить себя, свои чувства, метания… Ну и, конечно, за возможность вдоволь рисовать обнаженных девушек-натурщиц, которые к тому же не отличались строгими моральными устоями.

Хотя даже благовоспитанные особы не могли устоять перед приятной внешностью Оскара и его напором. Оскар отличался страстным темпераментом и любил разыгрывать драму. Он мог всю ночь простоять под окнами понравившейся девушки, вымокнуть до нитки, заболеть, упасть перед ней на колени, целовать ее ноги… Правда, завоевав девушку, Кокошка быстро к ней охладевал, поэтому каждый месяц менял адрес ночных стоянок под окнами. Оскар считал, что еще не встретил ту самую, способную принести ему истинные страдания. Но он ждал с нетерпением. И вот теплым осенним вечером 1911 года…

Художник и муза

— Позвольте представить вам мою дочь Альму Малер! — Художник Карл Молл протянул руку подошедшей статной молодой женщине в черном платье.

— Позвольте освежить вашу память: я дочь вашего покойного учителя, жену которого вы соблазнили после его смерти. — Альма, так и не подав руки отчиму, кивнула Кокошке. А тот стоял совершенно очарованный прямотой и грубостью этой пышногрудой богини в трауре. Карл Молл не пользовался благосклонностью венского художественного общества, и видеть, как его ставят на место, было довольно приятно.

Весь вечер фрау Малер развлекала Кокошку разговорами. Она не пыталась понравиться и высказывала смелые и любопытные мысли. Более того, критиковала работы Климта, своего «близкого друга и поклонника», на что даже Кокошка с его вспыльчивым темпераментом никогда бы не решился.

Провожая гостя до дверей, Альма без тени улыбки или кокетства сказала:
— Портрет моего отчима, который вы нарисовали, исключительно хорош. Вы передали его двуличную, алчную и жестокую натуру. Это редкий дар для художника.

Из подъезда Оскар вышел окрыленный. «Она была так обольстительна в своем траурном платье! Она меня околдовала!» — вспоминал Кокошка много лет спустя. Уже через час он отправил фрау Малер первое любовное послание.

Альма не отличалась классической красотой — напротив, имела крупные черты лица, полную фигуру и тяжелую поступь. Но мужчин будто гипнотизировала. За ней ухаживали Густав Климт и композитор Александр фон Цемлинский. Покойный муж Альмы, директор Венской оперы и композитор Густав Малер, посвятил ей свою самую известную симфонию — Восьмую. Последним ее любовником был архитектор Вальтер Гропиус, и Кокошка с радостью занял освободившееся место.

Их отношения напоминали бурю, выматывавшую и беспощадную. Особенно старался Кокошка. Уже в пожилом возрасте Альма вспоминала: «Мы постоянно занимались любовью. Когда случались перерывы, Оскар рисовал меня». И добавляла: «Он напоминал большого ребенка. Мог хохотать над шуткой и уже через секунду носиться по комнате в негодовании, размахивая руками». Во время романтического путешествия в Италию они зашли в Аквариум в Неаполе и там стали свидетелями любопытной сцены, разыгранной природой: медуза ужалила рыбу и парализовала ее. Оскар тут же распределил роли: он — рыба, а она — медуза.

Охлаждение между художником и музой-медузой совпало с началом Первой мировой войны. Оскар утомлял Альму. Он требовал, чтобы они поженились, но куда престижнее быть вдовой великого композитора Малера, чем женой полубезумного чеха Кокошки.

И это несмотря на то, что карьера Оскара пошла в гору. Его даже пригласили преподавать в Венскую школу ремесел, то есть в ту, из которой несколькими годами ранее отчислили.

Сохранилась запись из дневника Альмы: «Сегодня во время близости я отказалась ударить Оскара. Тогда он начал нашептывать мне казни, которые придумал для лечащего врача моего покойного мужа. Это было отвратительно». Терпение женщины иссякло, когда Кокошка, запрещавший ей аборт, после операции выкупил в больнице окровавленную простыню и демонстрировал ее в венских кабаках.

Отвергнутый Кокошка, вдохновившись собственным горем, за пару суток написал свою самую известную картину — «Невеста ветра».

На деньги, заработанные с продажи картины, Оскар купил лошадь. Благодаря протекции влиятельных друзей художник был зачислен в престижный Пятнадцатый драгунский полк. Адольф Лоос, друг Кокошки, сфотографировал его в импозантной форме, и на основе фотографии были выпущены открытки, которые пользовались огромным спросом.

С выражением мученичества на лице, под ликующие крики толпы Оскар вместе со своим полком покинул Вену. А в один из первых осенних дней 1915 года Вену потрясло известие: на Восточном фронте героически погиб 29-летний художник Оскар Кокошка.

Возвращение убиенного сына

Открыв дверь, фрау Кокошка потеряла дар речи. Перед ней стоял призрак ее погибшего сына. Два года прошло с того момента, как все венские газеты опубликовали некрологи Оскару Кокошке. Мать уже пережила утрату, отметив ее поседевшими волосами, — и вот он стоит перед ней живой. Женщина кинулась на грудь сына с рыданиями, только теперь ее душили слезы радости.

Оскар подробно рассказал историю своего магического воскрешения. Он действительно был в гуще сражения. Его ранили в голову, и он упал с лошади. Ходившие по полю солдаты добивали агонизировавших противников. Один из них на всякий случай проткнул Кокошку копьем и, как выяснилось, задел легкое. Все эти обстоятельства не помешали художнику выжить. Оскара подобрали врачи, и он был взят в плен в Галиции. Несколько месяцев Кокошка не мог вспомнить ни своего имени, ни рода занятий, ничего. Оправившегося безымянного драгуна обменяли на пленных союзников и затем снова отправили на фронт. Долго Кокошка не протянул: у него случился нервный срыв. Военный врач признал Оскара психически нестабильным (наконец-то признание на официальном уровне!). С этой характеристикой художник был отпущен домой, благо память к нему вернулась в полном объеме.

Вернулась и былая страсть к Альме, вышедшей тем временем замуж за архитектора Гропиуса. Поскольку восстановить отношения с бывшей любовницей не представлялось возможным, Кокошка нашел более оригинальный способ вернуть в свою жизнь любовь.

Мечта фетишиста

В июле 1918 года Оскар озадачил мюнхенскую художницу Гермину Моос странным заказом. Ему нужна кукла, похожая на настоящую женщину — вполне определенную женщину. Он заплатит, благо недостатка в заказах у «чудом воскресшего» художника не было. В Мюнхен полетели письма с подробными инструкциями: «Прошу вас, уделите особое внимание изгибам женского тела. Они должны быть такими, чтобы, гладя их, я испытывал наслаждение… Возможно ли, чтобы у куклы открывался рот и в нем были зубы и язык? Надеюсь на вас!»

За пару месяцев до прибытия куклы Оскар потратил приличную сумму на ее гардероб: платья и кружевное нижнее бель­е были заказаны им в Париже. И вот весной 1919 года кукла прибыла, однако Кокошку постигло разочарование. В письме Гермине Моос он писал: «Едва ли ее кожа так же нежна и тонка, как кожа настоящей женщины!» Кроме того, кукла была набита пухом, что осложняло процесс одевания. «Натянуть на нее чулок так же невозможно, как просить парижскую танцовщицу вальсировать с медведем!» — негодовал художник. Тем не менее Кокошке все же удалось нарядить куклу, после чего в компании безмолвной спутницы он стал посещать все светские мероприятия Вены.

Кукла прибавила Оскару популярности, но счастья так и не принесла. В своем позднем автобиографическом очерке «Фетиш» Кокошка писал, что кукле не удалось удовлетворить его сексуально, постепенно она даже стала раздражать художника. Пришло время положить конец этой истории. «Я нанял оркестр… Венецианская куртизанка, с которой я был близок, одетая в плать­е с глубоким декольте, настаивала, чтобы я вынес куклу. Она жутко ревновала к моей набитой пухом Альме и все спрашивала, спал ли я с ней. Мой друг принес-таки куклу и даже провел ее перед всей компанией на манер современных показов мод. Под занавес вечеринки мы отрубили кукле голову, и я разбил об эту голову бутылку красного вина. Как же мы напились!»

Вскоре Кокошка получил назначение на пост профессора в Дрезденской академии, а с ним и шикарную квартиру-студию в цент­ре города. Преподавательский опыт 34-летнего Кокошки был невелик, даже плачевен. Например, с последнего места — преподавателя в частной женской школе в Вене — Кокошку выгнали по просьбе родителей, беспокоившихся за моральный облик дочерей. Художник и не нуждался в постоянном месте работы, ведь его картины прекрасно продавались.

После Венской биеннале 1922 года, где произведения чеха, как всегда, расхвалили, Кокошка заскучал. Он передал швейцару Дрезденской академии записку, в которой сообщал, что оставляет пост профессора, и, ни с кем не попрощавшись, уехал путешествовать. В странствиях по Европе и Африке он провел следующие десять лет.

Изгнание дегенерата

Успех, творческий и финансовый, вскружил художнику голову, и он не сразу заметил, как меняется настроение в Европе. И вдруг на очередной выставке в Италии Кокошку против обыкновения не вознесли, а раскритиковали. Оказалось, Муссолини заранее дал понять, как он относится к «мазне» чеха, а редкий критик решился бы с ним спорить. Негодующий Кокошка уехал в Вену к матери. Оскар дал ей умереть спокойно, скрыв творившиеся в стране события, а особенно новость о том, что его картины заняли почетное место на выставке «Дегенеративное искусство», организованной Геббельсом.

Похоронив мать, Кокошка бежал в Прагу. Там его настигло другое малоприятное известие: более четырехсот его работ изъяты из музеев Германии. Какие-то уничтожены, какие-то рассованы по подвалам. Пути назад нет, решил Оскар и принял чешское гражданство. Единственное, что утешало его в тот период, так это знакомство с молодой чешкой Ольдой Павловской. Она сильно напоминала Альму — тяжелой фигурой и густыми темными волосами. Но характер у Ольды был покладистый, она не уставала от перепадов настроения Кокошки, от его непостоянности. Оскар, стоявший на пороге пятидесятилетия, пресытился случайными связями и после смерти матери особенно нуждался в друге, который всегда был бы рядом. Если этим другом окажется молодая девушка с большой грудью — что ж, еще лучше.

Оскар и Ольда поженились в Праге, перед тем как в 1939 году бежать от фашистской власти в Англию. К несчастью, это была единственная страна в Европе, где о Кокошке толком никто не слышал. Молодожены поселились в рыбачьем поселке Полперро, что в Корнуэлле. Денег не хватало хронически. Художнику, чьи картины коллекционировали, перекупали и выставляли в лучших галереях мира, приходилось сидеть в тени панамы и за гроши рисовать праздно шатавшихся по причалу туристов. Унижение было настолько велико, что душевное расстройство Оскара усугубилось. У него развилась паранойя. Каждый день, возвращаясь с причала, Кокошка дрожащим голосом объяснял Ольде, что соседи «против него» и что им необходимо бежать. Впрочем, побег в Лондон не улучшил настроения художника. «Что я делаю в этой дыре? — делился Кокошка с дневником. — Мне нужно искать новые объекты для моей живописи. Мне следует уехать из города и искать нечто истинное. Кузнечика или что-то в этом роде».

На службе у большевиков

Кокошка внимательно следил за новостями с фронта. Близко к сердцу художник воспринял Сталинградскую битву, ведь когда-то он сам побывал на Восточном фронте. Неожиданно Оскару предложили хороший заказ — написать портрет советского посла Ивана Майского. К досаде Ольды, откладывавшей каждый фунт, Кокошка согласился на странных условиях. Весь значительный гонорар художника за портрет должен быть поделен между пострадавшими во время битвы при Сталинграде немцами и русскими.

Работа сразу не задалась. Майский пришел на первый сеанс с газетой и на протяжении следующих 29 сессий с ней не расставался. Оскорбленный Кокошка съязвил: «Не могли бы вы перевернуть страницу? Я уже перерисовал эту сторону», но Майский иронии не заметил. Портрет получился настолько самобытным, что советское правительство не захотело за него платить, благодаря чему он по сей день хранится в Галерее Тейт. Мрачный посол, уткнувшийся в газету, изображен на фоне размытой фигуры Ленина. Той самой, которую планировали воздвигнуть на Дворце Советов.

Эпилог

Если первая половина жизни Оскара Кокошки прошла под знаком сresсendo, то есть нарастания громкости происходящих с ним событий, то последние тридцать лет можно обозначить знаком diminuendo, то есть затишьем. Обратимся же к самой короткой, заключительной главе жизни художника, пока окончательно не запутались в музыкальных терминах.

После войны граждане Великобритании Оскар и Ольда покинули ее, чтобы обосноваться в Зальцбурге. Фашисты вышли из моды, Кокошка снова в нее вошел. Его картины вернулись в музеи, многие из них переплыли океан, чтобы украсить стены нью-йоркского Гуггенхайма. Но Оскар больше не шокировал общественность, он, напротив, искал уединения, нарушая его лишь ради учеников своей Школы видения. Ольда по-прежнему была рядом и потакала всем прихотям пожилого мужа, даже его просьбе связаться с Альмой, чтобы «установить с ней человеческие отношения». Но Альма наотрез отказалась встречаться с бывшим любовником, к тому же вскоре она умерла. Сам Кокошка скончался в 1980 году в объятиях Ольды, за неделю до своего 94-го дня рождения.