Как жилось женщинам во времена, когда «женщины не работали»

Идеал семейного очага девятнадцатого века известен каждому, правда, нешуточно сливается с образами американской семьи с рекламы пятидесятых: опрятная и спокойная мама хлопочет по дому, пока папа зарабатывает деньги или отдыхает от службы в кресле, с газетой в руках. Дети при этом заняты игрушками или книжками. Все при этом кажутся абсолютно счастливыми. Можно только удивляться, откуда столько счастья в маме, если её-то отдыхающей на этих идиллических картинках мы не видим никогда: даже во время всеобщего праздника она занята тем, что работает, устраивая этот праздник.

Но это не единственный сказочный элемент в нарисованной картине.

Правда в том, что в девятнадцатом веке точно так же, как в двадцать первом, семьи и в России, и в Европе редко могли себе позволить полагаться на зарплату одного только папы. Необходимость поддерживать общие семейные штаны заставляла всех этих и так постоянно работающих по дому матерей искать заработка. Заработок этот был обязательно меньше, чем у мужчины — ведь, говорили женщине, тебя всё равно кормит муж. Как будто, если бы муж с этим справлялся, женщине, нагруженной бытом, пришло бы в голову искать себе ещё работы…

Заработок, доступный девушке или женщине, очень сильно зависел от сословия, к которому она принадлежала. Дело было не только в умениях, но и в том, что было прилично или неприлично (то есть социальной смерти подобно) делать дочери и жене чиновника, дворянина или простого горожанина, не обременённого излишками грамотности. Дворянка, снизошедшая до стирки чужого белья своими руками — или до выращивания лука зеленщику на продажу, или до разноски по домам молока — считалась почти такой же падшей, как пошедшая воровать или попрошайничать по улицам.

Занятия делились на пристойные или непристойные не только по сословиям, но и по статусу (замужняя, незамужняя), и по возрастам. Некоторые занятия считались «вдовьими» или «старушечьими», некоторые — исключительно девичьими. Строгие границы в сословном обществе встречали женщину на каждом шагу.

Невидимые работницы

Довольно легко было заметить женский труд, проезжая сельской местностью в урожай: женщины вязали снопы, собирали фрукты, мяли лён. В России эта работа была преимущественно на собственную семью или на барина, в Европе же многие из этих женщин в полях и садах были батрачками, нанятыми работницами. А вот в городе большинство работниц оказывались невидимы, потому что брали работу на дом — часто из-за невозможности нанять своим детям даже копеечную няньку лет десяти, а чаще просто потому, что существовало много профессий, не требующих выхода из дома.

Мещанки и условные жёны рабочих зарабатывали десятками способов, связанных или с оказанием простых услуг, или с производством простых товаров для лавочников и лоточников.

Для модных портных обычно шили незамужние швеи-надомницы. Швеям платили копейки, пенсы и прочую мелочь, в зависимости от страны — считалось, что сидеть с иголкой женщине нетрудно. Чтобы на самом деле прокормиться, девушка должна была сидеть за шитьём часов шестнадцать и более в день, не выходя из каморки, которую снимала. Швеи страшно уставали, страдали от профессиональных болезней (смещение шейных позвонков, прогрессирующая близорукость), недоедали и нередко болели туберкулёзом; выходом из этой профессии было замужество.

Замужние дамы и вдовы с детьми предпочитали подрабатывать, беря в починку чужую одежду. В отличие от протестантских стран, где поддерживать свою опрятность любым способом считалось за добродетель, даже самый бедный россиянин избегал того, чтобы зашивать прорехи и пришивать пуговицы самостоятельно, и искал женщину, которая сделает это за него.

Во многих русских городах разделяли портомоек и прачек, хотя, по сути, те и другие стирали чужое грязное бельё.

В прачки шли отчаявшиеся вдовы, девушки, которые думали пережить трудный период, пока не найдут мужа, жёны алкоголиков или инвалидов — а всё потому, что это была одна из самых тяжёлых физически работ, с постоянным риском увечий. Надо было возиться в щёлоке, разъедающем кожу, дышать паром, таскать тяжеленные корзины с мокрым бельём, полдня стоять внаклон. Постоянное выкручивание белья требовало не только хорошей силы рук, но и крепких суставов — иначе выворачивала прачка не только бельё.

Прачки стирали большие объёмы белья, портомойки же брали по одному-три комплекта одежды за раз, часто обстирывая одного и того же соседа, студента или молодого и небогатого офицера. За дополнительную плату они же чинили эту одежду. Впрочем, разделение на прачек и портомоек было нестрогим.

Женщины зарабатывали на жизнь поломойками и посудомойками (и взгляды мимо таких женщин скользили как мимо пустого места), плели кружева, «сидели» с больными (что означало, что они за ними ухаживали, поднимали их, ворочали, переодевая, обмывая, ухаживая за пролежнями), вязали на продажу, выращивали для зеленщиков пряные травы на окнах или в огородиках, выполняли мелкую работу для лавок и мануфактур — раскрашивали, приклеивали, обклеивали, набирали бусы, вертели искусственные цветы и так далее. Не на виду оказывались и обладательницы настоящих ремёсел, работающие на лавочников из дома: шляпницы, кукольницы, ткачихи, вышивальщицы, токарщицы, художницы ремесленного уровня и так далее.

Невидимо почти всегда для общества работали и обедневшие дворянки.

Их жизнь осложнялась тем, что они имели право не на всякий заработок, если не хотели, чтобы от них отвернулись те, кто мог бы помогать. В России девушки шли в гувернантки, в учительницы девичьих пансионов, начиная с шестидесятых годов девятнадцатого века — в приказчицы (продавщицы), сельские учительницы и телеграфистки. Если про дворянку, девушку или даму говорили, что она «шьёт», это означало, что она фактически портная — просто это грубое слово к ней не применяли. Просто шили, не за деньги, все, и это в разговоре не выделяли. А даме, про которую это слово произносили вслух, считалось хорошим тоном дать заказ.

Многие работающие дворянки тайно зарабатывали перепиской нот или текстов, художественными переводами и корректурой текстов; те, кому повезло, писали статьи — не каждый редактор журнала или газеты связывался с женщинами. Отдельные дамы копировали чертежи. Ближе к концу века распространённой стала дача частных уроков — у себя или маленькой ученицы на дому.

Не только дома

Многие работающие женщины были на виду — и, если читать литературу девятнадцатого века внимательно, окажется, что там упоминаются не только страдающие барышни и старорежимные барыни. Работали кухарки в домах и поварихи на стройках или при рабочих артелях (вне города это, впрочем, был сомнительный труд, если только ты не сестра кому-то из работников — артельщики откровенно искали ту, что согласится спать с ними). Работали банщицы, заменявшие заодно модных мастеров педикюра там, где их не наблюдалось.

Работали повивальные бабки и профессиональные свахи, няни и горничные — и эти две работы часто были сопряжены с серьёзной физической нагрузкой и депривацией сна. Готовили мёртвых к похоронам тоже женщины, в городе обычно нанятые. Нанимали и плакальщиц.

На многие специальности в мастерские, на мануфактурах, фабриках и заводах предпочитали набирать девочек и женщин, отчасти из-за аккуратности и дисциплинированности, которая там требовалась, отчасти из представлений о том, с чем может быть связан труд женщины: женщины делали нитки, красили ткани, раскрашивали игрушки, стояли у механизированных ткацких станков, вертели папиросы и фасовали табак.

У каждой из этих профессий, с учётом условий труда в те времена, был свой ряд профессиональных заболеваний. В большинстве случаев — поражающих лёгкие и слизистые глаз.

Женщины торговали на рынках или вразнос — зачастую то, что сами дома напекли, вырастили, изготовили или надоили. Они устраивали домашние детские сады, беря за деньги под призор несколько детей, собирали по домам тряпьё для продажи, например, в производство бумаги, будили по утрам (была в Британии такая профессия), убирали улицы (но в России это было преимущественно мужским занятием). По рекам тянули плоты и баржи бурлачки, в Поморье и на скандинавских берегах неплохо зарабатывали на жизнь рыбачки, на лесоповалах нередко можно было видеть сучкорубок, порой составлялись целые артели дровосечек — как правило, из вдов и осиротевших дочерей дровосеков.

Женщины работали в шахтах — в России речь шла чаще о должностях на сортировке и реже — о работе в забое, но в Британии они таскали гружёные углем тележки вместо более дорогих в эксплуатации ослов. В России зато на Волге можно было видеть грузчиц, и они составляли большой процент от грузчиков — до трети.

Каждый знал несколько кухарок и горничных, хотя бы одну учительницу и повивальную бабку. Но даже те женщины, что были на виду у всех, становились невидимыми, стоило обществу начать рассуждать о том, как распределены роли полов. «Мужчины работают, женщины занимаются детьми» — глядя поверх русых, чёрных, рыжих, седых женских голов, склонившихся над мойкой, чужим мокрым бельём, рудой, фабричным станком или снопом пшеницы, произносил благодушно обыватель. Впрочем, похоже, изменилось с той поры немного, потому что эту фразу мы слышим снова и снова — после исторически короткого времени плакатов о женщине-труженице и женщин, покоряющих «мужские» профессии. Но эту историю мы расскажем в другой раз.