Куррат-уль-Айн: знаменитая феминистка Персии, которую почитают святой и которую убили, потому что она убеждала любого тюремщика

Её история, зафиксированная десятками современников, в том числе очевидцев, всё равно кажется сказочной, драматургичной, «киношной». Каждый раз, как эту женщину заключали под арест, она очаровывала своих тюремщиков — но не красотой и любовью, они проникались её идеями или уважали её добродетели. Каждый раз, как жизнь её кидала об землю, она вставала на ноги. Единственную женщину среди «апостолов Баба», её сравнивают с Марией Магдалиной — но Тахире по прозвищу Куррат Уль-Айн никогда не приписывали развратной жизни. Разве что, когда она однажды предстала перед собратьями по вере с открытым лицом, один из них счёл себя настолько грешным от взгляда на её красоту, что попытался немедленно себя убить. А ещё она покинула мужа и не жалела об этом.

Не мальчик

Тахире — это имя, которое ей дал её пророк, а от рождения будущая святая была Фатимой из города Казвин в Иране. Семья её, Барагани из Казвина, в начале девятнадцатого века была богата и влиятельна. Отец и дядя Фатимы были известными богословами. Отец, мулла Мухаммад Салих, сокрушался, глядя на сообразительную малышку: почему она не родилась с таким умом мальчишкой? И не мог устоять перед тем, чтобы преподавать ей богословие и законы, открывать ей сокровищницу персидской литературы и обучать поэзии.

Это ему не помешало, когда Фатиме исполнилось четырнадцать, отдать её по договорённости с родным братом за его сына. Молодой муж приложил все усилия, чтобы стать молодым отцом, и вскоре у Фатимы родилось два сына и дочь, один ребёнок за другим.

Тем временем Фатима продолжала читать всё более глубокие и глубокие труды и вступила в переписку с известным мистиком, Сейидом Казимом Рашти. Переписка с ним так захватила её, что она под предлогом паломничества вместе с группой других мусульман и мусульманок отправилась в Кербелу — город, священный для шиитов, мусульманского течения, к которому принадлежала её семья. Удивительно, как она убедила мужа её отпустить, ведь Фатима была ещё в самом расцвете молодости. Позже супруг, вероятно, не раз с яростью вспоминал тот день, когда поддался её уговорам. Потому что это был день, когда она освободилась — пусть пока что и неофициально.

Увы, но в Кербеле она застала лишь траур по Рашти. Он умер и был похоронен днями раньше. Фатима осталась утешать его вдову и детей (или нашла это замечательным поводом не возвращаться к мужу) и вскоре принялась излагать идеи покойного на правах его ученицы — как проповедница. Она выступала за ширмой перед мужчинами и напрямую — перед женщинами и вскоре обрела славу. Здесь же Фатима вступила в новую переписку, с человеком, который объявил себя Божьими вратами — Баб, с пророком, принёсшим новое откровение, и стала одной из первейших его учениц, и была им признана семнадцатой из Букв Живого — аналогом апостола. Всего таких апостолов было у Баба восемнадцать. Фатима, принявшая от своего пророка имя Тахире («Чистая»), была единственной из них женщиной.

Поэт на Востоке — больше, чем поэт

Баб говорил о равенстве, всеобщем равенстве живущих, и эти идеи разожгли сердце Тахире, которая с рождения слышала, что во всём подобна мальчику, но не мальчик и потому будет жить женской судьбой, судьбой человека, которого ни о чём не спрашивают и чьи способности ничего не значат. Баб так вдохновил Тахире, что она разрешила себе писать стихи — и стала одной из ярчайших персидских поэтесс.

Однако же поэт на Востоке больше, чем поэт. Поэзия была проповедью суфиев. Поэзия стала проповедью Тахире. Проповедовала она и напрямую.

Она перевела на фарси поучения Баба, став чем-то вроде аналогов авторов Евангелий для христиан. Она продолжала проповеди, но говорила теперь о новых законах, законах, открытых Бабом — и её поместили под строжайший домашний арест, потому что её проповеди более, чем смущали умы. Этим проповедям верили и повторяли их друг другу и тем, кто не слышал Тахире. Тем временем весть о том, что Тахире не только необыкновенно умна и одаренна, но и молода и красива, распространилась, и она получила к своему имени прозвище — Куррат Уль-Айн, Утешение глаз. В восточных странах и прежде встречались женщины, которые вдали от дома проповедовали свои идеи — но они были стары, и потому не шокировали так сильно.

Тахире покинула город своего прежнего учителя и приехала в Багдад — и вскоре оказалась под арестом в доме судьи (благодаря своему происхождению и полу она избежала тюрьмы в виде ямы в земле) — и вскоре судья оказался смущён её познаниями, очарован её стойкостью, изумлён её добротой. Султану пришлось подписать указ о высылке Тахире прочь из Ирака, поскольку смерть настолько популярной поэтессы и проповедницы сделала бы её святой, а оставлять её означало дать армии её последователей расти.

Тахире забрала из Багдада тридцать человек, чтобы дойти до Хорасана, где теперь собирал последователей Баб, и пошла в Багдад через Керманшах. Там она обратила в новую веру губернатора и многих жителей, и градоначальник, когда Тахире продолжила свой путь, наслал на неё и её спутников разбойников с указом не трогать Тахире пальцем (чтобы она не стала для Керманшаха мученицей и святой), не слушать её речей, не глядеть на её лицо, но обобрать и её, и тех, кто будут с ней, до нитки, с тем, чтобы они, быть может, умерли в пути без припасов или разбежались.

Тахире оказалась без ничего — но немедленно нашла помощь, и кров, и еду себе и своим верным. Она завернула в Казвин, где объявила мужу о разводе, вызвав ярость всей его семьи.

Увы, но за честный разрыв Тахире пришлось поплатиться. Одного из верных ей казнили по ложному обвинению, других кинули в тюрьму, её поместили под стражу в доме бывшего, по её мнению, супруга, предъявив множество обвинений. Но другой молодой последователь Баба, Бахаулла (чьим именем и назван бахаизм), поспешил похитить Тахире и вывезти в Тегеран. Тут-то и случилась история с открытым лицом.

Примите это: мужчина и женщины равны в своих правах перед миром и Богом

На большом съезде новообращённых и давних последователей Баба, с полного одобрения Баба (которое он позже ещё раз подтвердил письменно), Тахире выступила с откровением, которое повергло в шок недавних и осторожных бабитов. Она заявила, что идеи равенства Баба — не просто о бедных и богатых или белых и чёрных, они касаются и женщин и мужчин. И женщина имеет право на единобрачие мужа, как он имеет права на её единобрачие, и женщина имеет право не прятаться по задним комнатам или под покрывалом, и женщина имеет право изучать науки, проповедовать, торговать и делать всё, к чему лежит её душа. Не скрывайте жён ваших перед друзьями вашими, сказала Тахире, и за эту фразу в итоге уцепились те, кто был готов за равенство для всех по всей земле — но только не для женщин.

«Жёны так станут общими, вот чего она хочет!» — заявляли друг другу её противники. Они написали Бабу и долго потом не могли прийти в себя от его ответа: Тахире проповедует именно то, что он открыл миру. Люди равны. И женщины, да. И женщины.

Ей запретили принимать участие в обсуждениях мужчин, и Куддус, человек, наложивший запрет, не шёл ни на какие переговоры. Тогда она сама вышла на собрание в сад Бахауллы, в доме которого нашла убежище, и вышла с открытым лицом. Её явление вызвало настоящее смятение. Куддус выставил между ней и собой кинжал, прочие остолбенели, а один из новообращённых полоснул себя кинжалом по горлу, понял, что не смог себя убить, и сбежал. Взгляд на прекрасное открытое женское лицо он счёл грехом, достойным смерти, и себя — замаравшимся. Это собрание окончательно рассорило Бахауллу и Тахире с новообращёнными, и они уехали прочь.

В другом городе Тахире почти сразу поместили под арест. Её заключили в дом градоначальника, и вскоре к дому стекались люди, желавшие слышать проповеди поэтессы Куррат Уль-Айн, включая одну из принцесс правящего дома Каджар. Сам градоначальник и вся его семья прониклись к Тахире сочувствием, и она могла чувствовать себя в их доме, словно в родном. Заинтригованный стихами и слухами, молодой иранский шах Насреддин велел привезти Куррат Уль-Айн к нему во дворец. Шах был единственным мужчиной Ирана, кто имел право любой женщине приказать открыть перед ним лицо. Тахире, которой было чуть за тридцать, исполнила его приказ, не смущаясь, и смутила шаха. После того, как её увезли обратно под арест, он передал ей письмо, в котором предлагал стать одной из его официальных жён — но вернуться в ислам.

«Слава, богатство и власть — пусть для тебя это будет, Странствия бедного дервиша — пусть для меня это будет», начертала на обратной стороне письма Тахире, возвращая его шаху.

В 1852 году Баб и его сторонники подняли восстание, измученные жестокими гонениями. Восстание было жестоко подавлено. Многие бабиты были схвачены и убиты. За Тахире пришли ночью. Солдатам было велено не очаровываться ею, не слушать, не засматриваться — власть её над людьми признали колдовской. Они отвели её в полицию, и там, в саду, полицейские жестоко её избили, а потом долго душили её собственным шёлковым платком, пока не задушили насмерть. Все вещи её сожгли, как вещи колдуньи.

Очевидцем её смерти был европейский врач Якоб Полак, который всем потом рассказывал о стойкости духа этой удивительной женщины, о том, как мучительна была её смерть, и что она успела будто бы сказать, что равенство неотвратимо. О её смерти сообщили во многих западных газетах. Как и опасался султан, после убийства она стала святой, и сейчас её почитают бахаисты всего мира.

Тем более, что разве не стали её слова пророчеством сбывшимся?