Трагедия в греческом духе: Мария Каллас, ее четыре голоса, два миллионера и одна болезнь

В 1940 году на сцене Афинской оперы должен был состояться дебют двадцатилетней, как все считали, девушки из Америки. Собственно говоря, дебют этот был никем не запланирован: заболела исполнительница главной роли в «Тоске», и решено было заменить её обладательницей чудесного яркого сопрано Марией Каллас. Каллас едва могла поверить своему счастью: она уже привыкла к мысли, что никчёмна, близорука, некрасива и толста, что в опере, чтобы тебя заметили, надо усердно трудиться годами, а тут — через три года после начала обучения, ради которого они с матерью приехали из Нью-Йорка в Афины…

Во время репетиций голова кружилась от счастья. Но случилось досадное: «Разве такой слонихе под силу будет спеть Тоску?» Эту фразу Мария услышала прямо перед выходом на сцену, за кулисами, от работника Афинской оперы. Дальнейшее свидетелей поразило: в несколько ударов Мария «обработала» оскорбителю лицо кулаками, разбив нос, и разорвала рубашку и… Тут же, как ни в чём не бывало, с нужным выражением лица выплыла на сцену и спела первую арию. Публика была в восторге, а по окончании представления устроила грандиозные овации. «Идеальный голос! Божественный голос!» писали на следующее утро в афинских газетах.

Когда есть голос, тебе простится всё, поняла Мария, но… Через десять лет в газетах перестали обсуждать её пение и принялись удивляться «слоновьим ногам Аиды». Голос не исчез, не ухудшился, но его перестали замечать — публика становилась всё требовательнее ко внешнему виду артисток. Марии пришлось сесть на жёсткую диету, чтобы сохранить за собой возможность играть первые роли. Много позже именно диету она обвинит в том, что начала терять голос. Медицина в её время ещё просто не умела диагностировать некоторые страшные вещи, и Каллас было неоткуда узнать, что с потерей голоса напрямую связаны странные прыщики, которые, несмотря на все старания, то и дело её обсыпали.

Девочка с невыносимо громким голосом

Нет, Мария не была обречена с рождения. Болезнь, которой она страдала, не имела генетического характера. Ничто в детстве Каллас не обещало ни тех вершин в любви и карьере, до которых она подымется, ни того жуткого падения, которое последует. Собственно говоря, ничто в детстве не предвещало даже того, что она станет Марией, ведь при рождении, в Нью-Йорке, ей в метрике записали имя «София Сесилия». А вот крестили и как Софию, и как Кекилию-Сесилию, и как Мария — чтобы побольше святых покровительниц. Мама предпочитала звать Марией.

Софья Сесилия вообще была очень маминой дочкой. Она родилась в семье греческих иммигрантов. Отец, только что потерявший сына, надеялся на рождение нового наследника и появление второй девочки воспринял холодно: все старания зря, он ведь даже с астрологом консультировался, в какой день лечь с женой, чтобы получить сына! Мать поначалу тоже едва на Марию глядела. Её раздражал не только пол ребёнка, но и то, насколько Мария непохожа на свою старшую сестру Джеки, никогда не приносившую родителям проблем. Пухлая, неуклюжая, какая-то антобаятельная малышка, которая зато вопила так оглушительно, что уши закладывало.

Мать Марии сама обладала прекрасным голосом, в юности мечтала стать певицей и, глядя на трёхлетнюю вопящую дочь, вдруг подумала, что могла бы воплотить свои мечты в ней. Голос-то у ребёнка явно есть! С этого момента вокруг Марии стали создаваться Условия — прямо с большой буквы. Часы прослушивания классической музыки. Распевание вместо детских песенок арий и романсов. Игра на фортепиано с пяти лет, профессиональный педагог — с восьми.

Однако в США середины века очень предвзято относились к артисткам южной внешности. Покорительница сердец киноактриса Рита Хейуорт предпринимала все возможные усилия, чтобы никто не заметил её цыганское происхождение — удаляла с лица волосы электролизом, постоянно отбеливала кожу на всём теле, красила свои локоны в огненно-рыжий — иначе её поклонники моментально отвернулись бы, поняв бы, что она — «почти что цветная». Греческая девочка в Америке была тоже «почти что цветная». Мать Марии поняла, что карьеру надо делать не в США. Когда будущей оперной диве исполнилось тринадцать, мать и дочь выехали пароходом в Грецию, в Афины.

Греческая трагедия. Акт второй: героиня обретает всё

Афины встретили Марию солнцем. Нет, Нью-Йорк тоже не самый северный город, но в Афинах солнце было как будто везде. Может быть, дело в море, которое, словно огромное зеркало, отражало солнечный свет снизу, и в окнах, которые отражали его обратно… Болезнь, которая со временем разовьётся у Марии, обычно связывают именно с инсоляцией, потому что она развивается у жителей южных стран Европы, в качестве осложнения после некоторых болезней вроде гриппа. Мария не знала, что это невероятное, сверкающее со всех сторон солнце предаст её.

В консерватории мать заявила, что Марии уже шестнадцать. Поскольку греческий девочка едва знала, взялась переводить во время экзаменовки. Никакого чуда в голосе Марии комиссия не заметила, и девочка экзамены провалила. Но мать даже не думала сдаваться и тут же договорилась об уроках вокала и греческого языка. Начались дни каторжного труда, с утра и до вечера. Кто бы мог подумать, что уже через четыре года они дадут плоды, и зрители будут стоя рукоплескать толстой американской девочке в Афинской опере…

Прыщи, которыми стало постоянно обсыпать Марию, сначала сочли подростковыми. Связывала их мама и с привычкой девочки всякий стресс заедать сладостями и выпечкой. Боролись с прыщами обычными тогда аптечными и народными средствами, а перед выходом на сцену просто замазывали тональным кремом. Прыщи эти высыпали в самых неожиданных местах: на сгибе локтя, с задней стороны колена, между пальцев, но, что куда обиднее, на веках и в декольте.

После партии «Тоски» Мария стала знаменитой, ещё через несколько лет — взрослой, но прыщи проходить и не думали. Девушка привыкла бесконечно обрабатывать их и замазывать. Уже взрослой без толстого слоя макияжа Марию не видел никто. Но в те годы это никого не удивляло: макияж у женщины или отсутствовал, или наносился буквально как маска.

А опера, тем временем, покоряется, и публика охотно роняет цветы к ногам Марии. С изумлением передают из уст в уста: она поёт одновременно в двух операх, и Брунгильду, и Эльвиру — а ведь для этих арий надо два разных голоса! Но Мария могла и больше, и скоро о ней говорили: четыре голоса в одном горле.

Звукозапись тем временем развилась достаточно, чтобы записывать самые широкие диапазоны звука без серьёзных искажений, и уникальный голос греческой певицы могли теперь оценить на всех континентах. После того, как за четыре года Мария похудела, вдобавок к голосу стали охотно тиражировать её фотопортреты: она оказалась обладательницей одновременно классической и экзотической красоты: истинной греческой.

Чудесный голос, чудесная внешность и ореол всемирной славы — неудивительно, что мужчины стали падать перед Марией на колени, признаваясь, один за другим, в любви. Мария к признаниям относилась с прохладцей: где вы были, думала она, выслушивая дифирамбы своему божественному пению, когда газеты писали, что у меня слоновьи ноги? Пение ведь было то же самое.

Замуж она вышла за итальянского богача Джованни Менегини, который ей в отцы годился. Мария его не любила — но он подкупал умением заботиться, пылкой любовью… Многие уверены, что и своим богатством — но Мария и сама получала баснословные гонорары. Богатство жениха она рассматривала как достоинство, но не как возможность начать жить безбедно. Мария уже очень давно сама жила безбедно!

Джованни бросил руководство компанией — говорят, что под давлением родственников — и всего себя посвятил своей Марии. Он стал её администратором, продюсером, секретарём, её буквально всем. Марии не надо было больше ни о чём беспокоиться, только петь и отдыхать между выступлениями. Их брак казался безмятежным. Он оставался бы идеальным десятилетия… Если бы Марию, впервые в жизни, не угораздило влюбиться по‑настоящему.

Греческая трагедия. Акт третий: героиня всё теряет

Его звали Аристотель Онассис. Он был грек и миллионер и, конечно, женат. Марию с Джованни Аристотель пригласил покататься на своей яхте «Кристина». К изумлению гостей, очень скоро Мария и Аристотель начали уединяться в его каюте, пока Джованни безмятежно попивал коктейли. Кое-кто даже предполагал, что муж сам подложил жену под Онассиса — например, для финансирования. На деле у Марии случались уже кратковременные интрижки. Джованни надеялся, что эта прекратится и забудется так же быстро, как все предыдущие. Все семь лет Мария возвращалась к нему, потому что не могла без него. Но в конце прогулки стало ясно, что — могла. Без него, не с ним. Могла и хотела.

После прогулки Тина Онассис и Мария Каллас одновременно подали на развод. Они соединились, но как этот союз был непохож на брак Марии с Менегини! Почувствовав свою власть над женщиной, Аристотель бросил образ очаровательного ловеласа: он открыто издевался над оперной звездой, мог прилюдно дать ей оплеуху. Ослеплённая любовью, Мария всё списывала на трудный период. Когда оказалось, что Аристотель был неосторожен и она беременна, он настоял на аборте, заявив, что у его миллионов уже есть наследники.

Из-за проблем со здоровьем Марии тем временем пришлось делать перерыв в карьере. После того, как она из-за плохого самочувствия в Риме сказала организаторам, что не может выйти на сцену, газеты везде стали писать о её капризах и скандальности. То, что Марии пришлось лечь в больницу, их не смутило. Здоровье сыпалось здесь и там. Мария отчаянно пытается вернуться на сцену, но зрители и критики в недоумении: им кажется, что богиня четырёх голосов вовсе разучилась петь. У неё исчезли из диапазона чистые и звонкие верхние ноты, она больше не набирает воздух грудью, а дёргает плечами, как ученицы, которым не успели поставить правильное певческое дыхание…

При дерматомиозите, болезни греков, итальянцев и испанцев, страдает не только кожа. Страдает соединительная ткань и гладкая мускулатура. Рёбра прекращают двигаться при дыхании, изменяются голосовые связки, разрушаются суставы.

Конец шестидесятых для Марии просто ужасен. Она терпит провал на сцене, не вытянув финальную арию. Она узнаёт — из газет! — что, пока отлучалась ради оперы, её возлюбленный женился на другой. На Жаклин Кеннеди… Говорят, услышав о предательстве Онассиса, Каллас, словно в древнегреческой трагедии, произнесла: «Боги будут справедливы. Есть на свете правосудие» — и именно после этого умерли один за другим дети Онассиса: сын Александр и дочь Кристина.

В любом случае, кроме голоса, у Каллас оставалось ещё лицо. Она пробует себя в кино — играет Медею, главную героиню, в фильме Пьера Пазолини. Он не случайно останавливает выбор именно на ней. Ему нужно античное лицо — и ему нужен античный, трагичный, древний характер. Каллас кажется ему идеальной. Она сама — словно персонаж древней трагедии (что сама Мария, конечно, воспринимает не с таким восторгом, как Пьер).

Онассис умрёт через несколько лет после предательства Марии, пережив своих детей. Мария умрёт ещё через два года. Ей едва за пятьдесят, и вокруг странной смерти, якобы от сердечного приступа, ходит множество слухов: её отравила соперница по опере (но Мария уже закончила певческую карьеру), она убила себя из несчастной любви к Онассису (но полицию ничто не насторожило в квартире певицы).

При дерматомиозите, болезни, которая начинается с прыщиков, некрасивых, надоедливых прыщиков, происходит поражение сердца. Но кто это знал в те дни, когда семнадцатилетняя Мария протирала прыщики борной кислотой, а нужные лекарства могли бы остановить болезнь