Между строк «Двенадцати месяцев»: реабилитация Нового года и неспокойные 1940-е

Реабилитация Нового года

Обложка пьесы-сказки Самуила Маршака «Двенадцать месяцев». 1946 год

«Двенадцать месяцев» — новогодняя сказка: ее действие происходит 31 декабря и 1 января. Этот хронологический рубеж особенно важен, если вспомнить, что в оригинальной богемской сказке, которую перекладывал для театра Маршак, мачеха и сестра посылают па­дче­рицу в лес за фиалками в середине января, а не под Новый год. Образ Нового года как времени чудес и удивительных происшествий неоднократ­но подчеркивается и обыгрывается в пьесе. Для чего это понадобилось Маршаку?

Возобновление празднования Нового года как аналога и светского замещения Рождества в Советском Союзе произошло после долгого перерыва только в 1935 году. Многие родители и дети, не говоря уже о работниках детских учре­ждений, плохо представляли себе, как следует отмечать Новый год: как наря­жать елку, организовать ритуал дарения подарков, какое представление поста­вить, какие стихи читать. Начиная с 1936 года в помощь родителям, учителям и массовикам-затейникам издавались специальные сборники со сценариями детских праздников, стихами о елке и Новом годе. Немало написал в предвоен­ные годы для таких сборников и Самуил Маршак. Его пьеса «Двенадцать меся­цев» стала, наверное, самым популярным советским сценарием для Нового го­да, поддержав начатую в 1935 году традицию создания семейного светского праздника.

Военная сказка

«Двенадцать месяцев» написаны зимой 1942-го — ранней весной 1943 года, в раз­­­гар битвы за Сталинград. В позднейших воспоминаниях Маршак писал о том, что, создавая свою пьесу, пытался максимально отдалить ее от тревож­ных военных событий: «Мне казалось, что в суровые времена дети, да, пожа­луй, и взрослые, нуждаются в веселом праздничном представлении, в поэти­ческой сказке». Однако он не скрывал, что писал свое драматургическое сочи­нение в перерывах между работой для газет, писанием листовок и плакатов и выступлениями на фронте.

На первый взгляд, в пьесе действительно нет ни войны, ни боев, ни враждую­щих стран и наций. Однако в ней есть рассказ о тяжелом труде, который выпа­дает на долю главной героини, и о лишениях, которые она претерпевает в доме мачехи. Первые читатели и зрители сказки не могли не обратить внимания на эти подробности — ведь их и без того не самые благополучные жизни пере­вернула война.

«Юный Фриц», режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг. 1943 год

Впрочем, в пьесе можно увидеть и более глубокие связи с советской культур­ной историей военного времени. Маршак начинал в 1920-е годы как автор пьес для детского театра, однако потом надолго оставил это занятие. В «Двенадцати месяцах» он вернулся к драматургической форме и сразу стал писать текст для театральной постановки. Этому предшествовал еще один опыт — не театраль­ного, но кинематографического рода: Маршак написал стихотворный сценарий к фильму Григория Козинцева и Леонида Трауберга «Юный Фриц» — о немец­ком мальчике, которого воспитали в «истинно арийском духе», потом взяли на службу в гестапо, потом отправили в завоевательные походы по странам Европы и, наконец, на Восточный фронт, где он и закончил свою военную карье­ру, попав в плен. Фильм был снят, но так и не вышел на экраны. Маршак считал, что причиной тому стала слишком юмористическая и легкомысленная манера постановки. Спустя несколько месяцев после запрета фильма Маршак взялся за пьесу.

В «Двенадцати месяцах» есть отчетливые структурные переклички с «Юным Фрицем­­­», которые заставляют нас иначе посмотреть на некоторые сцены пьесы. В обоих произведениях едко высмеивается рабское послушание, в кото­ром в фа­­шистской Германии и сказочном королевстве живут подданные. Но осо­бенно яркое сходство проявляется в финалах обоих произведений. Фриц и его военный товарищ, кутаясь в женские шубы и муфты, едва не замерзают до смер­­ти зимой 1942 года в подмосковном лесу — зимний лес становится мес­том их «проверки на прочность». Точно такое же испытание проходят и отри­цательные персонажи «Двенадцати месяцев» — королева, мачеха и доч­ка. Симметричны и наказания, которые победители раздают побежденным: ма­­чеху и дочку месяцы-волшебники превращают в собак, а Фрица помещают в клетку в зоопарке и демонстрируют детям на экскурсии. Эти трансформации тел и душ должны были сообщить зрителям очевидную мораль: корыстные и глупые люди, начав служить силам зла, заслуживают исключения из мира людей.

Антитоталитарная сказка

Кадр из мультфильма «Двенадцать месяцев». 1956 год

Определение «антитоталитарная сказка» чаще всего используется примени­тельно к драматическим сказкам Евгения Шварца «Тень», «Дракон» и «Обык­­­но­­венное чудо», а также к сказочной пьесе Тамары Габбе «Город мастеров». В этом жанре под видом сказочных королевств и их обитателей изображаются худшие черты тоталитарных государств XX века и то разруши­тельное влияние, которое они оказали на человеческую психологию. Неудиви­тельно, что своего расцвета в советской литературе антитоталитарная сказка достигла в годы войны, когда под видом сатиры на нацистскую Германию мож­но было писать и даже публиковать сатиру, которая была нацелена и на совет­ские порядки. Из военных лет особенно щедрыми на произведения такого жанра стали 1942–1943 годы, когда появились «Двенадцать месяцев», «Город мастеров» и «Дракон».

О причинах такой урожайности писал и Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба», и Мариэтта Чудакова в своих статьях по истории советской литера­туры: советское государство, а за ним и советская цензура, почувствовав смер­тель­ную опасность, несколько ослабили прессинг, и в печати стали появляться ранее недозволенные вещи. Однако уже к лету 1943 года маятник качнулся в противоположную сторону — военная оттепель оказалась очень недолгой.

Мотивы бездумного распоряжения чужими жизнями, безосновательных угроз лишить жизни из-за малейшей прихоти самовлюбленного правителя видны в «Двенадцати месяцах». Все помнят сцену урока, на котором королева пове­левает казнить одного из своих подданных только потому, что слово «казнить» более короткое, чем «помиловать», а задуматься над собственным решением, как просит ее профессор, категорически не хочет. В другом эпизоде королева угрожает казнью главному садовнику: тот не смог найти в январе подснежни­ков. Механизм репрессивного страха запускается, и садовник в панике объявля­ет виновным главного лесничего.

В январе королева решается на лесную прогулку за ягодами, орехами и слива­ми. Никто не смеет ей перечить, и прогулка заканчивается настоящей ката­стро­фой: пережив за несколько минут смену всех времен года, королева и при­­дворные остаются в лесу без средств передвижения и без зимней одежды в один из самых холодных зимних дней. Конечно, эту цепочку событий можно воспринимать только в сказочном контексте, ведь сказка не была пря­мой сати­рой на советскую действительность. Однако к концу 1942 года у мно­гих выро­сло ощущение неуверенности и неудовлетворенности решениями, кото­рые руководители страны, в том числе Сталин, принимали и на фронте, и в ты­лу. Об этом, конечно, должен был неоднократно думать и автор «Двенадцати месяцев».

Апокалипсис 1942 года

Кадр из мультфильма «Двенадцать месяцев». 1956 год

Юная королева у Маршака — правительница, своими безответственными реше­ниями радикально меняющая весь ход мировых событий. В сказке она устраи­вает просто-таки конец света, от которого все спасаются только чудом:

К о р о л е в а (гневно). Никаких месяцев в моем королевстве больше нет и не будет! Это мой профессор их выдумал!
К о р о л е в с к и й   п р о к у р о р. Слушаю, ваше величество! Не будет!
     Становится темно. Поднимается невообразимый ураган. Ветер валит деревья, уносит брошенные шубы и шали.
К а н ц л е р. Что же это такое? Земля качается…
Н а ч а л ь н и к   к о р о л е в с к о й   с т р а ж и. Небо падает на землю!
С т а р у х а. Батюшки!
Д о ч к а. Матушка!
     <…>
     Тьма еще больше сгущается.

Среди произведений советской литературы, написанных незадолго до «Две­надцати месяцев», есть одно, в котором порядок действий именно таков: пра­витель принимает одно-единственное безответственное решение — и меня­ет всю мировую историю, причем роковой и необратимый характер его реше­ния, как и вселенский масштаб происходящих событий, подчеркивается наступаю­щей тьмой и ураганом. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» Мар­шак должен был прочитать в 1941–1942 годах. После распятия Иешуа «тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокура­тором го­род». В этот момент Пилат — желающий, видимо, встретить стихию (или волю высшей силы?) лицом к лицу — остается в колоннаде дворца и прояв­ля­ет само­дурство, ничем не уступающее злым капризам королевы:

«Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом, взволновался от того, что чем-то не уго­дил, и прокуратор, рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив:
     — Почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-нибудь украл?
     Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин, но гнев прокура­тора почему-то улетел так же быстро, как и прилетел».

Маршак регулярно общался с Булгаковым в последние месяцы его жизни, а по­сле смерти писателя 10 марта 1940 года вошел в комиссию по его литератур­ному наследству. Члены комиссии иногда собирались у Маршака дома. Он не то­­­­­ль­ко имел доступ к неопублик­­ованному роману, но и, как член комис­сии по литературному наследству, был обязан его прочитать.

Вероятно, после того, как «Юного Фрица» обвинили в излишнем легкомыслии, Маршак в самом деле решил написать нечто более серьезное и моралистичес­кое. Он создал сказку, в которой могущественные потусторонние силы — оли­цетворенные духи времени — после мирового катаклизма восстанавливают спра­ведливость, спасая слабых и униженных и наказывая надменных и само­уве­ренных.