Убийство Распутина, переодевания в женские платья и жизнь в эмиграции: 15 цитат из воспоминаний Феликса Юсупова

1. Об истории рода

«Основателем нашей семьи назван в семейных архивах некто Абубекир Бен Райок, потомок пророка Али, племянника Магомета. <…> В его руках была вся политическая и религиозная власть.
     Его потомки также правили в Египте, Дамаске, Антиохии и Констан­тинополе. Иные покоятся в Мекке, близ знаменитого камня Каабы.
     Один из них, именем Термес, ушел из Аравии к Азовскому и Каспийским морям. Захватил он обширные территории от Дона до Урала, где образовалась впоследствии Ногайская Орда».

Генеалогическое древо Юсуповых уходит корнями в глубь веков. Основателем княжеской ветви считается бий Юсуф, праправнук Эдигея — основателя династии, возглавившей Ногайскую Орду. Юсуф долгие годы был союзником Ивана Грозного и называл его в грамотах другом и братом. Правнук Юсуфа, Абдул-мурза, принял православное крещение и взял имя Дмитрий, а позднее получил от царя Федора Иоанновича титул князя Юсупова. Крещение было выну­жден­ной мерой: в пост Абдул-мурза случайно накормил высокопостав­ленного священника гусем и потому попал в опалу, лишившись значительной части имений. Чтобы загладить свою вину, он решил перейти в православие. Позднее одного из его сыновей, Григория, Петр I почитал за друга и соратника.

Род Юсуповых всегда поддерживал связь со двором: Борис Григорьевич Юсупов стал при Анне Иоанновне московским генерал-губернатором, а при Елизавете Петровне — главным директором Первого кадетского корпуса в Петербурге. Его сын Николай Борисович был советником Екатерины II, Павла I, Александра I и Николая I. Правнучка Николая Зинаида вышла замуж за графа Феликса Сумарокова-Эльстона, впоследствии принявшего княжеский титул Юсуповых. В браке у них родилось два сына: Николай и Феликс.

2. О просьбе брата выкинуть новорожденного Феликса в окно

«Родился я таким хилым, что врачи дали мне сроку жизни — сутки, и таким уродливым, что пятилетний братец мой Николай закричал, увидев меня: „Выкиньте его в окно!“» 

До рождения Феликса Зинаида Николаевна потеряла троих сыновей: все они умерли в младенчестве. Помня об этом несчастье, родители относились к новорожденному мальчику с особым теплом и вниманием. Судя по всему, в мемуарах Юсупов преувеличивает недостатки своей внешности. Его отец, Феликс Феликсович — старший, писал жене: «…он очень хорошенький и такой чистенький, васильки вместо глаз и носик такой же, как и твой, он очень весел и смеется много, и когда поет, и такой пай».

Зинаида Николаевна во время отъездов очень нежно отвечала на записанные под диктовку трехлетнего сына письма, называя его «дорогой Каплюшкой», «маленькой прелестью» и «милой дуськой». Как-то Юсупов-старший прислал ей в ответ фотографию с подписью: «Твои сыновья теперь настоящие казаки Кубанского войска».

3. О «прелестной спутнице» и короле Эдуарде VII

«Однажды на костюмированный бал в оперу мы решили явиться парой: надели — брат домино, я — женское платье. До начала маскарада мы пошли в театр Де Капюсин. Устроились в первом ряду партера. Вскоре я заметил, что пожилой субъект из литерной ложи настойчиво меня лорнирует. В антракте, когда зажегся свет, я увидел, что это король Эдуард VII. Брат выходил курить в фойе и, вернувшись, со смехом рассказал, что к нему подошел напыщенный тип: прошу, дескать, от имени его величества сообщить, как зовут вашу прелестную спутницу!»

Юсупов любил переодеваться в женские наряды: это была его страсть с детства. Еще подростком он устроил с кузеном Владимиром Лазаревым настоящий конфуз: мальчики переоделись в платья, нарумянились, надели парики и вышли в таком виде гулять по Петербургу. В ресторане «Медведь» Юсупов, перебрав с шампанским, снял жемчужные бусы и стал «закидывать их, как аркан, на головы соседей». Вскоре друзьям пришлось сбежать. Наутро Юсупов-старший получил счет от директора ресторана и остатки порванных жемчужных бус. Мальчиков наказали, и они не видели друг друга еще несколько лет.

Другой курьезный случай связан с рестораном «Аквариум», где директор с подачи Николая, брата Феликса, принял на двухнедельные выступления «француженку-певичку с последними парижскими куплетами». Шесть концертов прошли успешно: «певичку» просили на бис, заваливали цветами и любовными записками. На седьмой вечер Феликса раскрыли друзья роди­телей: его узнали по бриллиантам матери. Дома разразился ужасный скандал, но все посвященные пообещали сохранить тайну.

4. О роковой смерти старшего брата

«Наутро камердинер Иван разбудил меня, запыхавшись: „Вставайте скорей! Несчастье!..“ Охваченный дурным предчувствием, я вскочил с постели и ринулся к матушке. По лестнице пробегали слуги с мрач­ными лицами. Мне на вопросы никто ничего не ответил. Из отцовской комнаты донеслись душераздирающие крики. Я вошел: отец, очень бледный, стоял перед носилками, на которых лежало тело брата. Матушка, на коленях перед ними, казалось, обезумела…»

Николай был застрелен на дуэли гвардейским офицером Арвидом Мантей­фелем в 1908 году. Основанием для дуэли послужили провокационные встречи Юсупова с женой Мантейфеля, графиней Мариной Гейден. На дуэли Николай стрелял в воздух, Арвид же целился прямо в него и нанес смертельную рану в бок. 

Зинаида Николаевна накануне очень переживала за сына: трагедия случилась незадолго до двадцатишестилетия Николая — рокового возраста для всех Юсу­повых. По преданию, их род был проклят, и до двадцати шести лет в каждом поколении доживал только один из сыновей. Существуют две разные версии о происхождении этого проклятия. Первая — отказ Абдул-мурзы от ислама в пользу православия. Во сне он будто бы получил страшное предупреждение о буду­щей участи всех Юсуповых. По второй версии, род проклял цесаревич Алексей, сын Петра I. Легенда гласит, что под пытками — за ними по долгу службы должен был следить Григорий Юсупов, советник Петра, — он проклял оба рода: Романовых и Юсуповых. Феликс, беспокоясь о брате, заранее посетил двух парижских гадалок — обе предсказали скорую смерть Николая.

Николай в предсмертной записке к возлюбленной Марине Гейден жалел о том, что они не могут встретиться в последний раз:

«Марина, дорогая моя Марина, ты не знаешь, как я люблю тебя. Теперь около 5 часов, через 2 часа за мной заедут мои секунданты и увезут меня, и я никогда, никогда больше не увижу тебя.
     <…> У меня даже нет твоей фотографии, чтоб поцеловать ее. Единственную вещь, которую я от тебя имею, — это маленькая прядь твоих волос, которую я храню как святыню.
     Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидав тебя в последний раз».

Смерть главного наследника обернулась для семьи невыразимым горем.

5. О помощи больным и «мире страданья»

«Я вернулся в Москву и взялся за работу, предложенную мне великой княгиней. Речь шла о московских трущобах, где царили грязь и мрак. Люди ютились в тесноте, спали на полу в холоде, сырости и помоях.
     Незнакомый мир открылся мне, мир нищеты и страданья… Хотелось помочь всем. <…> Я подумал, сколько тратится на войну и на научные опыты на пользу той же войне, а в нечеловеческих условиях живут и страдают люди».

После смерти брата Феликс открылся великой княгине Елизавете Федо­ровне. Она в те годы была настоятельницей Марфо-Мариинской обители, где сестры занимались благотворительностью и медицинской работой. По ее со­­вету Феликс решил помогать в Москве больным чахоткой. Именно этот опыт во многом помог молодому князю пережить потерю брата. Позже он писал в мемуарах: «Я был безмерно благодарен великой княгине за то, что поняла мое отчаянье и умела направить меня к новой жизни».

Елизавета Федоровна направляла Феликса и в духовных поисках. Через несколько лет, в 1913 году, он совершил вместе с великой княгиней палом­ничество в Соловецкий монастырь. На Соловках Феликс жил в маленькой темной келье, спал на деревянном диване без матраса, общался с монахами и посещал службы. 

Эта поездка вызвала в нем смешанные чувства: с одной стороны, князь брезгливо удивлялся монашескому аскетизму, с другой — все больше задумывался об устройстве мира:

«…шел я к великой княгине или на долгую беседу к монахам, с какими подружился. Потом уходил к себе в келью и, задумавшись, сидел у распахнутого в ночное небо окна. Красота мира свидетельствовала о величии Творца его. <…> Молился я молча, но ум и сердце говорили с Ним легко, доверчиво и свободно. Незримый, неведомый, в начале и в конце всего был Он, истина и бесконечность».

6. О канатах из простыней в Оксфорде

«Студенты, жившие в колледже, обязаны были возвращаться не позже полуночи. Следили за этим строго. Кто нарушал правило трижды за семестр, бывал исключен. В этом случае устраивались его похороны. Всем колледжем провожали его на вокзал под звуки похоронного марша. Во спасенье нарушителей я придумал связать из простыней веревку и спускать ее с крыши до земли. Опоздавший стучал мне в окно, я лез на крышу и скидывал ему веревку. Однажды ночью ко мне в окно постучали. Я бросился на крышу, скинул веревку и поднял… полицейского! Не вмешайся архиепископ Лондонский, выгнали б и меня из колледжа».

К двадцати одному году Феликс уже был вовлечен в дела родовых имений и промыслов. Спрос с наследника одной из богатейших семей России был велик. Но, например, императрицу Александру Федоровну поведение Юсупова совершенно не устраивало. Как-то после встречи с ним, она сообщила Нико­лаю II: «Феликс — законченный революционер!» По ее мнению, каждый уважающий себя мужчина должен был нести военную службу или находиться при дворе. В конце концов Феликсу наскучила жизнь в России, тогда он решил поступить в Оксфорд. 

В университете Феликс быстро освоился — вскоре часто заходившие товарищи даже стали его утомлять. «Всеобщее достояние» — так он назвал свою гостиную в одном из писем к матери:

«Все время кто-нибудь приходит и уходит, запереть дверь не­льзя, сейчас же выламывают. С одной стороны, меня это очень радует, т. к. это признак того, что меня полюбили, а с другой стороны, не иметь возможности оставаться одному скоро может надоесть».

Кстати, комнаты он обустроил отчасти на русский лад: в углу спальни висели иконы, а над кроватью горела лампадка. 

Жизнь в Оксфорде шла строго по расписанию: ежедневный подъем в половину восьмого, далее — посещение собора и завтрак. После — лекции до обеда, занятия греблей с двух до половины пятого, традиционный five-o’clock tea, свободные часы и в семь вечера ужин. Каждые два месяца у студентов были трехнедельные каникулы, а также отдых с июня по сентябрь. Феликс закончил обучение в 1912 году. Он был счастлив и признавался в письмах к домашним: «…именно теперешняя моя жизнь укрепит меня для будущего и нравственно осветит».

7. О препятствиях для женитьбы

«Прибыв в Париж на Северный вокзал, я встретил графа Мордвинова. С ужасом услыхал я, что он послан великим князем Александром объявить мне о разрыве помолвки! Запрещалось мне даже искать встречи с Ириной и родителями ее. <…>
     Я был потрясен. Однако решил, что не позволю обращаться с собой как с малым дитем. Прежде чем судить, они обязаны выслушать. Буду защищаться и счастье свое отстаивать».

Юсупов долго не мог получить благословение на помолвку с княжной Ириной Александровной. Ее привилегированный статус осложнял положение жениха: Ирина была членом императорской семьи, ее мать, Ксения Александровна, приходилась Николаю II сестрой, а отец, Алексей Михайлович, — внуком Николаю I. Поэтому от Феликса требовали безупречной репутации. Тогда же в Париже поползли слухи о прежней «скандальной» жизни Юсупова, и роди­тели Ирины не могли их игнорировать. Против выступила даже императрица Александра Федоровна: в беседе с матерью Ирины она сообщила, что «ни за что не отдала бы свою дочь за него».

Ситуацию также осложняло то, что за Ириной ухаживал великий князь Дмитрий Павлович. Причем до этих событий они с Феликсом были хорошими друзьями. Пока Юсупов был в Лондоне, Дмитрий Павлович в Петербурге признавался в чувствах к Ирине вдовствующей императрице Марии Федо­ровне: главное благословение в семье оставалось за бабушкой. Зинаида Николаевна писала об этом сыну: «Я нахожу, что это прямо гадость с его стороны…»

Однако благодаря настойчивости Юсупова Мария Федоровна все-таки благо­словила их с Ириной на брак. Свадьба состоялась 9 (22) февраля 1914 года в часовне Аничкова дворца. Мать Ирины записала в дневнике:

«Они так были милы оба, такие юные, счастливые, и она такая прелестная в маленькой диадеме, которую он ей подарил, и в моей вуали. Ники сказал, что никогда не видел ее такой красивой!»

Самый неожиданный подарок молодоженам преподнес Николай II: он с шут­ливой подачи Юсупова разрешил им занимать в театре императорскую ложу.

8. О пожизненном невыезде из Германии

«Подоспел испанский секретарь. Не успели мы объяснить ему всего дела, как явился кайзеров адъютант. Он торжественно вынул из порт­феля лист бумаги с красною восковою печатью и протянул нам. Текст бумаги гласил, что мы обещаем „не вмешиваться в политику и остаться в Германии навсегда“. Мы оторопели! С матушкой случился нервный припадок».

Сразу после свадебного путешествия Юсуповых началась Первая мировая война. Они узнали об убийстве эрцгерцога Франца Фердинанда буквально во время приемов, устраиваемых в честь их свадьбы. По просьбе родителей Юсупова они уехали из Лондона в немецкий город Киссинген. Из-за объяв­ления Россией всеобщей мобилизации власти Германии приказали арестовать находящихся в стране русских. Юсуповых просили подписать согласие о пожиз­ненном невыезде из Германии, тогда семье пришлось тайно бежать на вокзал. С большим трудом они вернулись в Россию.

В Петербурге Феликс, будучи единственным сыном в семье и потому осво­божденным от призыва, занялся благотворительностью. Вместе с матерью они устраивали госпитали в своих имениях: один из лазаретов занял дом семьи на Литейном проспекте. Юсуповы выделяли личные средства на содержание госпиталей и заботились о раненых. Благодаря Зинаиде Николаевне к Рожде­ству в каждой палате даже поставили елку. Юсупов также не оставался в стороне: «Я всей душой ушел в новую работу, решив, что лучше облегчать боль, чем причинять ее».

9. О сеансе гипноза со старцем

«Гипнотическая власть Распутина была огромна. Я чувствовал, как неведомая сила проникает в меня и разливает тепло по всему телу. В то же время наступило оцепененье. Я одеревенел. Хотел говорить, но язык не слушался. Потихоньку я погрузился в забытье, словно выпил сонного зелья. <…>
     <…>
     <…> Впечатленье неравной борьбы двух личностей. Все ж, понял я, до конца он меня не сломил. Двигаться, однако, я не мог, пока он сам не приказал мне встать».

По версии Юсупова, его первая личная встреча с Григорием Распутиным состоялась в ноябре 1916 года. К тому времени Юсупов уже был твердо намерен отстранить Распутина от управления государственными делами. Связь старца с императорской семьей была очень прочной: он называл Александру и Нико­лая «мамой» и «папой», влиял на политические решения, в частности на назначения министров. Императрица закрывала глаза на доказательства развязного поведения Распутина, видя в нем «возлюбленного учителя» и «спасителя».

Слепое доверие императорского двора Распутину активно обсуждали, высмеи­­вая и в России, и за границей. К тому времени на него уже совершили одно покушение: незнакомка на улице вспорола ему ножом живот. Второе поку­­шение, запланированное министром внутренних дел Алексеем Хвостовым, провалилось. Причем, по его свидетельствам, Зинаида Юсупова обещала выделить «неограниченные денежные средства» на осуществление этого плана. 

Распутин находился в постоянном страхе за свою жизнь, но все же почему-то сблизился с Юсуповым. Он называл его «Маленьким», доверял личные и государственные тайны, приглашал в гости, где и «лечил» специальными сеансами выдуманную князем боль в груди.

10. О том, как Распутин «восстал из мертвых»

«Вдруг левый глаз его открылся… Миг — и задрожало, потом припод­нялось правое веко. И вот оба распутинских зеленых гадючьих глаза уставились на меня с невыразимой ненавистью. Кровь застыла у меня в жилах. Мышцы мои окаменели. Хочу бежать, звать на помощь — ноги подкосились, в горле спазм.
     Так и застыл я в столбняке на гранитном полу.
     И случилось ужасное. Резким движеньем Распутин вскочил на ноги. Выглядел он жутко. Рот его был в пене. Он закричал дурным голосом, взмахнул руками и бросился на меня. Пальцы его впивались мне в плечи, норовили дотянуться до горла. Глаза вылезли из орбит, изо рта потекла кровь.
     Распутин тихо и хрипло повторял мое имя».

К декабрю 1916 года Юсупов собирал сторонников для убийства Распутина. Среди заговорщиков были великий князь Дмитрий Павлович, монархист Владимир Пуришкевич и поручик Сергей Сухотин. Чуть позже к ним присоединился доктор Станислав Лазоверт — он был врачом санитарного поезда, которым руководил Пуришкевич. Доктору отводилась роль шофера (кто-то должен был везти труп). 

Не хватало только Ирины. Жена Феликса должна была стать предлогом для приезда Распутина во дворец Юсуповых на Мойке: старец давно хотел с ней познакомиться. Ирина тогда отдыхала в Крыму, и Феликс в письмах просил ее «служить приманкой». В начале декабря от жены пришел ответ, в котором она из-за плохого самочувствия просила «не тащить ее в Петроград». План все же решили не менять: Юсупов заверил Распутина, что Ирина вернулась в город. 

В ночь убийства все пошло не по плану: к удивлению заговорщиков, подсы­панный Распутину в пирожные и вино цианистый калий не подействовал. Тогда Феликсу пришлось его застрелить. Но после выстрела в грудь Распутин не только заговорил и вскочил на ноги, но и побежал из дома прочь. Пуриш­­кевич в воспоминаниях так описывал этот момент:

«То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действительностью: Григорий Распутин… перева­ли­ваясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки… 
     Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине на бегу: „Феликс, Феликс, все скажу царице!“ — убедил меня, что это он… что он может уйти… <…>
     Я бросился за ним вдогонку и выстрелил».

Сам Пуришкевич два раза промахнулся, но третьим выстрелом все-таки попал Распутину в спину, а четвертым — в голову.

11. О русских в эмиграции

«В эмиграции оказались представители самых разных слоев общества: великие князья, знать, помещики, промышленники, духовенство, интеллигенция, мелкие торговцы, евреи. <…> Тут была сама Россия. Почти все потеряли всё. <…> Никогда не забуду отцову родственницу, урожденную графиню. Графиня устроилась судомойкой в кафе на Мон­мартре. <…> Я приходил к ней, целовал ей руку, и мы беседовали под звук спускаемой в уборной воды, как в великосветской петербургской гостиной. Муж ее служил гардеробщиком в том же кафе».

На линкоре «Мальборо» беженцы отплыли из России на Мальту. Покидая родину, Юсуповы совсем не ожидали, что остаток жизни проведут за границей. Императрица Мария Федоровна предложила им последовать за ней в Англию и Данию, но Юсупов-старший отказался: «…не мог… согласиться ввиду полной своей уверенности в возможности вернуться скоро обратно в Россию».

Позднее они с Зинаидой Александровной и Бэби уехали в Рим, а младшие Юсуповы поселились в Лондоне — оттуда они какое-то время спустя навсегда переехали в Париж.

В Англии Феликс активно помогал русским беженцам. Для Юсупова это было большой миссией: в своей шестикомнатной квартире он разместил десять семей эмигрантов. Как-то к Феликсу зашел в гости португальский король Мануэл II. Из-за нехватки места стол пришлось накрыть в ванной. 

Также Юсупов активно собирал деньги для русского Красного Креста. Одно из самых щедрых пожертвований удалось получить благодаря устроенному им «синему балу». Благотворительный вечер прошел в Альберт-холле: поме­щение оформили в любимом цвете Юсупова — синем. На бал продали шесть тысяч лотерейных билетов: каждый давал шанс выиграть один из щедрых лотов, предоставленных дарителями. Для гостей выступала Анна Павлова с труппой, костюмы для них создал художник Лев Бакст. Несмотря на то что Юсупов прямо перед балом перенес операцию, ему удалось присутствовать на нем лично.

12. О судьбе фамильных драгоценностей

«Осенью я решил съездить в Петербург — припрятать драгоценности и самые ценные предметы коллекции. <…> В Аничков дворец я отпра­вился забрать большой портрет Александра III. Императрица Мария Федоровна дорожила им и просила меня привезти его. <…> А вот драгоценности проворонил. Их увезли в Москву по распоряжению Временного правительства.
     Покончив дела в Петербурге, я собрал все фамильные брильянты и с верным слугой Григорием поехали мы в Москву спрятать их. Схоронили под лестницей. Я говорил уже, что Григорий был замучен пытками, но тайны большевикам не выдал. Узналось все восемь лет спустя. Рабочие чинили ступеньки и нашли тайник».

В эмиграции Юсуповы пробовали себя в разном бизнесе: Феликс был совла­дельцем магазина фарфора, занимался интерьерным оформлением ресторанов, а в 1924 году вместе с женой открыл модный дом IRFE — именно он стал для них самым большим и прибыльным делом. Ателье быстро приобрело популяр­ность, появлялись все новые филиалы: магазины работали во французской коммуне Тук, Лондоне и Берлине. IRFE просуществовал несколько лет и за­крылся в 1931 году из-за финансовых трудностей. 

Несмотря на выручку от бизнеса, семье часто не хватало денег. Время от времени помогала продажа семейных драгоценностей: неко­торые из них Феликс успел захватить с собой, уезжая из России. Большую же часть семейного богатства он спрятал до отъезда в московском доме в Хари­тоньевском переулке. Именно ее в 1925 году нашли рабочие.

Юсупову, помимо прочего, удалось вывезти за границу две картины Рем­брандта и самые выдающиеся предметы ювелирной коллекции его семьи: легендарную жемчужину «Пелегрина», бриллиантовые серьги, принадле­жав­шие французской королеве Марии Антуанетте, а также бриллианты «Полярная звезда», «Баранья голова» и «Султан Марокко». Картины и часть украшений решили продать. Позже Юсупов нашел деньги для выкупа полотен, но амери­канский коллекционер отказался продавать их обратно. Дело пришлось решать через суд, и Юсуповы его проиграли.

13. Об инфернальных рисунках

«До сих пор рисовала у нас Ирина: изображала всякие фантастические образы — лица с огромными глазами и странными взорами, казалось, каких-то нездешних существ.

     Под впечатлением, видимо, Ирининых рисунков затеял я свои. Отдался рисованию с жаром. Приковало к столу, точно колдовской силой. Но получались у меня не ангельские создания, а кошмарные виденья. Это я-то, любитель красоты во всех видах, стал создателем монстров! Словно злая сила, поселившись во мне, владела моей рукой».

В 1925 году Юсуповы, как писал сам Феликс, «за гроши» купили дом и дере­венскую ферму в коммуне Кальви на Корсике и часто ездили туда отдыхать. В один из таких приездов в 1929 году Юсупов неожиданно для себя принялся за серию из пятнадцати картин. На них он изобразил инфернальных существ, обличающих человеческую уязвимость. Так, в серию попали «Безразличие», «Зависть», «Сомнение», «Желание», «Удивление» и так далее. Крестница Феликса, баронесса Ольга Розен, вспоминала: «Он рисовал монстров, висевших в его столовой за занавесями, и когда я ожидала ребенка, он мне не позволял на них смотреть».

Феликс признавался, что даже при большом желании и старании уже никогда не смог бы повторить эти картины.

«Через несколько минут вошел офицер. Его слащавая любезность и кошачий взгляд сразу мне не понравились.
     — Мы счастливы служить вам, — осклабился он. — Жемчужину свою вы получите. Но услуга за услугу. Про вас нам все известно. Согласитесь стать нашим, так сказать, светским агентом — получите один из луч­ших парижских особняков. Будете жить там с княгиней и давать приемы. Счет в банке вас ждет. Кого приглашать, мы скажем».

Во время Второй мировой войны Юсуповы решили остаться в оккупированной Франции и поселились в округе Сарсель. Жили они довольно скромно: сами выращивали фрукты и овощи, а позже выменивали урожай на необходимые продукты. На несколько месяцев они переезжали в отапливаемые комнаты и приглашали друзей к себе мыться.

В военные годы немцы два раза пытались уговорить Феликса стать шпионом. Первый раз они шантажировали его фамильной драгоценностью — жемчу­жиной «Пелегрина». Ее во время ревизий английских сейфов изъяли у дирек­тора Вестминстерского банка: Феликс доверил ему жемчужину в безденежные времена, опасаясь, что ее конфискуют кредиторы. Шпионить Юсупов катего­рично отказался:

«Дал я понять молодцу, что обратился он не по адресу.
— Ни жена моя, ни я ни за что не пойдем мы на это. Уж лучше потерять „Перегрину“».

Кстати, жемчужину Юсуповым все-таки вернули, но только спустя несколько лет, когда немцы покинули Францию.

Второй раз к князю напрямую обратился посланник Гитлера. Он спрашивал, заинтересован ли князь в свержении большевиков и восстановлении монархии, а также предлагал шпионить для немцев против Франции. Феликс ответил ему, что Германия может предлагать ему «не только деньги, но хоть весь мир», но против Франции он шпионить не будет. 

Впрочем, во время оккупации Феликс с Ириной иногда принимали пригла­шения на званые вечера, которые устраивали высокопоставленные немцы, — благодаря этому они смогли вызволить некоторых людей из концлагерей и тюрем.

15. О тоске по родине

«Порой выйду вечером на балкон пьер-гереновского домика своего и в пригородной тишине Отейля точно слышу в дальнем парижском шуме эхо прошлого…
     Увижу ль когда Россию?..
     Надеяться никому не заказано. Я уж в тех годах, когда не мыслишь о будущем, если из ума не выжил. А все ж еще мечтаю о времени, которое, верно, для меня не придет и которое называю: „После изгнания“».

По свидетельствам близкого окружения, Юсупов очень тосковал по России, но в разговорах ее никогда не упоминал. Даже в преклонном возрасте он продолжал помогать больным русским эмигрантам, начиная обход в шесть утра. Он приходил к ним и подолгу сидел у кровати, беседуя и молясь вместе с ними. В Париже даже ходил слух, что Юсупов обладает целительными способно­стя­ми. Когда его спросили, правда ли это, он ответил, что люди выздоравливают через молитву.

До конца дней Юсупов сохранял живость мысли и остроумие. Племянник Ирины Александровны князь Михаил Федорович вспоминал:

«Феликс Юсупов был непредсказуем и недосягаем, один-единственный в своем роде. Я всегда думал, что для меня он был прекрасным портре­том русской эмиграции в моменты достатка и почти банкротства. Я помню (и за это еще более его люблю), как во дни близкого банкрот­ства, сидя без денег, после первого блюда — супа, он посмотрит на свою жену, она отрицательно качнет головой, а Феликс тогда скажет: „Доро­гая, передай хлеб…“, точно таким тоном, как если бы это была икра. И никогда, никогда он не терял самообладания, только если его старый „ситроен“ перестанет заводиться, он рассерженно пнет ногой колесо, а через секунду, увидав удивленных людей, разразится хохотом на самого себя».