«А цыган идет» и «Мохнатый шмель»: 5 знаменитых песен на стихи Киплинга

«On the Road to Mandalay» - Фрэнк Синатра

На дороге в Мандалей

Возле пагоды Мульмейна, на восточной
        стороне,
Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, —
И поют там колокольцы в роще пальмовых
        ветвей:
Возвращайся, чужестранец, возвращайся
        в Мандалей.
            Возвращайся в Мандалей,
            Где стоянка кораблей,
            Слышишь, хлопают колеса
            Из Рангуна в Мандалей,
            На дороге в Мандалей…
            Плещет рыб летучих стая,
            И заря, как гром, приходит
            Через море из Китая.

В волосах убор зеленый, в желтой юбочке она,
В честь самой царицы Тибау Супи-Яу-Лат
        названа.
Принесла цветы, я вижу, истукану своему,
Расточает поцелуи христианские ему.
            Истукан тот — божество,
            Главный Будда — звать его.
            Тут ее поцеловал я,
            Не спросившись никого.
            На дороге в Мандалей…

А когда над полем риса меркло солнце,
        стлалась мгла,
Мне она, под звуки банджо, песню тихую
        плела.
На плечо клала мне руку, и, щека с щекой
        тогда,
Мы глядели, как ныряют и вздымаются суда,
            Как чудовища в морях,
            На скрипучих якорях,
            В час, когда кругом молчанье
            И слова внушают страх.
            На дороге в Мандалей…

Это было и минуло, не вернуть опять тех дней,
И не ходят омнибусы мимо Банка в Мандалей!
В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков:
Кто услышал зов с Востока, вечно помнит
        этот зов,
            Помнит пряный дух цветов,
            Шелест пальмовых листов.
            Помнит пальмы, помнит солнце,
            Перезвон колокольцов,
            На дороге в Мандалей…

Я устал сбивать подошвы о булыжник
        мостовых,
И английский мелкий дождик сеет дрожь
        в костях моих,
Пусть гуляю я по Стрэнду с целой дюжиной
        девиц,
Мне противны их замашки и румянец грубых
        лиц.
            Про любовь они лопочут,
            Но они не нужны мне, —
            Знаю девочку милее
            В дальней солнечной стране.
            На дороге в Мандалей.

От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный
        след,
Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета
        нет.
Чу! запели колокольцы! Там хотелось быть
        и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне.
            На дороге в Мандалей.
            Где стоянка кораблей,
            Сбросишь все свои заботы,
            Кинув якорь в Мандалей!
            О, дорога в Мандалей,
            Где летает рыбок стая,
            И заря, как гром, приходит
            Через море из Китая.

                        (Перевод Елизаветы Полонской)

Киплинг написал стихотворение «Mandalay» (1890) в Лондоне под впечат­лением от южного города Моулмейн в Бирме, где он незапланированно остановился в 1889-м году по пути из Калькутты в Англию. Строки о тоске бывшего британского солдата по прекрасной бирманской девушке связаны с биографией самого Киплинга. В книге путевых очерков «От моря до моря» (1899) он так описывал свое короткое пребывание в Бирме:

«Вероятно, мне удалось бы припомнить больше подробностей о той пагоде, не влюбись я по уши в девушку-бирманку, которую встретил у подножия первого пролета лестниц, поднимаясь вверх. Увы, пароход отходил на следующий день в полдень, и это помешало мне остаться в Моулмейне навсегда… <…>
     Покинув не в меру прелестную девицу, я прошел несколько ярдов вверх по лестнице. Затем, повернувшись, окинул взором морской простор, остров, речную ширь, чудесные пастбища, леса, которые опоясывали их, и возликовал оттого, что живу на свете.
     Склон горы вокруг меня словно пылал золотистыми и ярко-крас­ными пагодами, а одна была из серого камня тончайших оттенков. <…>
     Высоко над головой слышалось слабое теньканье (словно звенели золотые колокольчики) и шептание бриза в пальмовых кронах».

Если сегодня текст Киплинга критикуют за империализм, сексизм и расизм, то его современникам не нравились грубый разговорный стиль, «лексика лондонского хулигана» и многочисленные фактические ошибки. Например, в первой строке бирманская девушка смотрит на восток, в сторону моря, хотя на самом деле море находится в десятках километров к западу от Моулмейна. Киплинг исправил эту оплошность: в новой версии текста возлюбленная солдата смотрит на море «лениво». И все же вариант, где взгляд героини направлен на восток, до сих пор встречается в разных изданиях, в том числе авторитетных.

Практически сразу, в 1892 году, «Мандалей» был положен на музыку англий­ским органистом и композитором-любителем Джерардом Фрэнсисом Коббом. А спустя еще несколько лет, в 1907 году, американский композитор Оли Спикс создал еще одну версию, и она стала знаменитой: ноты разошлись миллион­ным тиражом. В первой половине XX века особенной популярностью пользо­валась версия в исполнении австралийского певца Питера Доусона. Следующий хит выпустил Фрэнк Синатра: в октябре 1957 года вместе с аранжировщиком Билли Мэйем он записал джазовую версию песни «On the Road to Mandalay», которая вскоре появилась на альбоме певца «Come Fly with Me». Синатра немного изменил оригинальный текст Киплинга, заменив, например, «девушку» (girl) на «девку» (broad), а «церковные колокола» (temple-bells) — на «сумасшедшие колокола» (crazy bells). Кроме того, он пел только первую и последнюю строфы стихотворения, опустив остальное.

Дочь писателя Элси Бэмбридж была возмущена таким нарушением авторских прав и запретила релиз песни в Англии. В различных изданиях пластинки «Come Fly with Me» вместо нее можно услышать другие композиции: «It Happened in Monterey», «French Foreign Legion» или «Chicago». Синатра был оскорблен и вовсе не считал себя виноватым. В 1959 году во время концерта в Мельбурне певец прямо со сцены назвал Элси Бэмбридж трусихой (и по ошибке — сестрой Киплинга), после чего под аплодисменты публики исполнил песню в своей редакции.

На основе стихотворения Киплинга создано множество композиций на разных языках мира, в том числе и на русском. В начале 1970-х годов перевод Елиза­веты Полонской под названием «На дороге в Мандалей» положила на музыку поэтесса и бард Вера Матвеева.

«If —» - Джони Митчелл

Если…

О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут
И, потерпев крушенье, сможешь снова —
Без прежних сил — возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если сможешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!» —

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты — человек! 

                       (Перевод Самуила Маршака)

«If —» (1895), в русских переводах — «Если…» (Самуил Маршак) или «Заповедь» (Михаил Лозинский), наверное, одно из самых известных стихотворений Киплинга как в России, так и во всем мире. Впервые оно было опубликовано в 1910 году в составе книги «Rewards and Fairies» и сразу же стало очень популярным. Однако Киплинг не был доволен ошеломительным успехом своего поэтического напутствия молодому поколению:

«…в нем содержались те советы, как достичь совершенства, которые легче всего давать. Механизированность века превратила стихотворение в лавину, которая испугала меня. В школах и других учебных заведе­ниях его стали навязывать несчастным детям — что сослужило мне дурную службу, когда я встречался впоследствии с молодежью. („Зачем только вы написали эту вещь? Мне пришлось дважды переписывать ее в виде дополнительного наказания за провинность“.) Его печатали на открытках, чтобы вешать в кабинетах и спальнях; истолковывали и включали в антологии бесконечное число раз, так что оно набило оскомину. Двадцать семь стран перевели его на двадцать семь языков и печатали на всевозможных изделиях».

В 2007 году канадская певица, автор песен и художница Джони Митчелл положила стихи Киплинга на музыку: эта джазовая композиция вошла в альбом «Shine». Как и Синатра, она немного изменила текст, однако сначала получила разрешение от наследников писателя. 

Своей задачей Митчелл видела привнесение условного женского начала (feminine principle) в «мачистскую» поэзию Киплинга. Прежде всего, она убрала обращение к сыну в конце, а также заменила all men на everybody. Кроме этого, Митчелл вырезала строки с упоминанием мужской азартной игры в монетки.

У Киплинга расстояние нужно мерить секундами, «пускаясь в дальний бег», у Митчелл вместо этого каждая минута жизни должна быть наполнена «удивлением и восторгом» (wonder and delight). И вывод в песне Митчелл тоже другой. Стихотворение Киплинга заканчивается такими строками: «ты будешь человеком/мужчиной» (you’ll be a Man) и «вся земля будет твоим владеньем» (yours is the Earth and everything that’s in it). В конце песни Митчелл поется, что земля будет твоей, но важнее всего, что «с тобой все будет в порядке» (you’ll be alright), потому что в жизни есть место не только «борьбе» (fight), но и «озарению» (insight).

«На далекой Амазонке» - Сергей и Татьяна Никитины

На далекой Амазонке

На далекой Амазонке
Не бывал я никогда. 
Только «Дон» и «Магдалина» —
Быстроходные суда, —
Только «Дон» и «Магдалина» 
Ходят по морю туда.

     Из Ливерпульской гавани
     Всегда по четвергам,
     Суда уходят в плаванье
     К далеким берегам.

     Плывут они в Бразилию,
     Бразилию,
     Бразилию.
     И я хочу в Бразилию —
     К далеким берегам!

Никогда вы не найдете
В наших северных лесах
Длинохвостых ягуаров,
Броненосных черепах.

     Но в солнечной Бразилии,
     Бразилии моей
     Такое изобилие 
     Невиданных зверей!

     Увижу ли Бразилию,
     Бразилию,
     Бразилию
     Увижу ли Бразилию
     До старости моей?

         (Перевод Самуила Маршака)

Стихотворение Киплинга «I’ve never sailed the Amazon…» было впервые опубликовано в 1900 году и позже вошло в сборник «Просто сказки» («Just So Stories»). Оно шло сразу за сказкой «Откуда взялись броненосцы» («The Beginning of the Armadilloes»). 

«О, я хотел бы отправиться в Рио / Когда-нибудь прежде чем состарюсь!» — восклицал 34-летний Киплинг в финале стихотворения и сетовал на то, что никогда не видел броненосца. Он попал в Бразилию, когда ему было 62 года. В 1927 году Киплинг приехал в Рио и тут же получил в подарок броне­носца — впрочем, писатель сразу вернул его дарителю. Он писал своей дочери, что стихи о Бразилии стали его «пропуском» в эту страну. Вер­нувшись в Англию, он вскоре опубликовал сборник рассказов «Бразильские очерки» («Brazilian Sketches», 1927).

В конце 1960-х барды Виктор Берковский и Морис Синельников написали музыку на его «бразильские» стихи в переводе Маршака. Так появилась песня «На далекой Амазонке», известная в исполнении Сергея и Татьяны Никитиных. Например, она звучит в мультфильме 1981 года «Ежик плюс черепаха» (режиссер Иван Уфимцев), в основе которого лежит сюжет сказки Киплинга о броненосцах.

Кстати, пароходы «Дон» и «Магдалина» действительно существовали: они принадлежали судоходной компании Royal Mail Steam Packet. Правда, в плаванье они уходили не из «Ливерпульской гавани», а из Саутгемптона.

«А цыган идет» - Никита Михалков

За цыганской звездой

Мохнатый шмель — на душистый хмель,
    Мотылек — на вьюнок луговой,
А цыган идет, куда воля ведет,
    За своей цыганской звездой!

А цыган идет, куда воля ведет,
    Куда очи его глядят,
За звездой вослед он пройдет весь свет —
    И к подруге придет назад.

От палаток таборных позади
    К неизвестности впереди
(Восход нас ждет на краю земли) —
    Уходи, цыган, уходи!

Полосатый змей — в расщелину скал,
    Жеребец — на простор степей.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
    По закону крови своей.

Дикий вепрь — в глушь торфяных болот,
    Цапля серая — в камыши.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
    По родству бродяжьей души.

И вдвоем по тропе, навстречу судьбе,
    Не гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
    Хоть на край земли, хоть за край!

Так вперед! — за цыганской звездой
кочевой —
    К синим айсбергам стылых морей,
Где искрятся суда от намерзшего льда
    Под сияньем полярных огней.

Так вперед — за цыганской звездой
кочевой
    До ревущих южных широт,
Где свирепая буря, как божья метла,
    Океанскую пыль метет.

Так вперед — за цыганской звездой кочевой —
    На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
    В багровеющие небеса.

Так вперед — за цыганской звездой кочевой —
    На свиданье с зарей, на восток,
Где, тиха и нежна, розовеет волна,
    На рассветный вползая песок.

Дикий сокол взмывает за облака,
    В дебри леса уходит лось.
А мужчина должен подругу искать —
    Исстари так повелось.

Мужчина должен подругу найти —
    Летите, стрелы дорог!
Восход нас ждет на краю земли,
    И земля — вся у наших ног!

              (Перевод Григория Кружкова)

Знаменитая песня о мохнатом шмеле из фильма Эльдара Рязанова «Жестокий романс» (1984) написана на стихотворение Киплинга «The Gypsy Trail» (в русском переводе Григория Кружкова оно называется «За цыганской звездой»). Музыку написал композитор Андрей Петров.

В фильме перевод Кружкова сокращен: из двенадцати строф звучат только семь. Изменен и их порядок.

В стихотворении Киплинга упоминается romany patteran («цыганский паттеран»). Что это такое? Объяснение можно обнаружить в романе Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома» (1915), герои которого как раз поют «The Gypsy Trail» Киплинга:

«Паттеран — это два прутика, перекрещенные особым образом и оставленные на дороге; но оба прутика непременно должны быть взяты у деревьев или кустарников разной породы. Здесь, в имении, паттеран можно было бы сделать из веток мансаниты и мадроньо, дуба и сосны, бука и ольхи, лавра и ели, черники и сирени. Это знак, который цыгане оставляют друг другу: товарищ — товарищу, возлюбленный — возлюбленной. — И он, в свою очередь, стал напевать:    

И опять, опять дорогой морей,  
Знакомой тропой плывем —
Тропою цыган, за тобой, паттеран,  
Весь шар земной обойдем».

Следуя за «цыганским паттераном», который у Кружкова стал «цыганской звездой кочевой», читатель совершает мысленное путешествие по всем сторонам света (с севера на юг и с запада на восток): от «синих айсбергов стылых морей» «до ревущих южных широт», а потом к «закату, где дрожат паруса» и «на свиданье с зарей, на восток». В фильме путь получается более причудливым. В первом — лирическом — варианте песни, который исполняет Михалков, упоминается лишь направление на запад. Во второй версии про­черчивается линия с запада на восток и затем на юг. «Ориентация север» с «сияньем полярных огней» в фильме Рязанова и вовсе отсутствует. 

Песню «А цыган идет» исполнял и Эдуард Хиль. А по-английски известна версия в исполнении Рейналда Верренрата, музыку к которой написал композитор Тод Б. Гэллоуэй.

«Пыль» - Евгений Агранович

Пыль

День — ночь — день — ночь — мы идем по Африке,
День — ночь — день — ночь — всё по той же Африке.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)
                Нет сражений на войне.

Восемь — шесть — двенадцать — пять — двадцать миль на этот раз,
Три — двенадцать — двадцать две — восемнадцать миль вчера.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)
                Нет сражений на войне.

Брось — брось — брось — брось — видеть то, что впереди.
Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.
Все — все — все — все — от нее сойдут с ума.
                И нет сражений на войне.

Ты — ты — ты — ты — пробуй думать о другом,
Бог — мой — дай сил — обезуметь не совсем.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)
                Нет сражений на войне.

Счет — счет — счет — счет — пулям в кушаке веди.
Чуть — сон — взял — верх — задние тебя сомнут.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)
                Нет сражений на войне.

Для — нас — всё — вздор — голод, жажда, длинный путь,
Но — нет — нет — нет — хуже, чем всегда одно —
Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.
                И нет сражений на войне.

Днем — все — мы — тут — и не так уж тяжело,
Но — чуть — лег — мрак — снова только каблуки.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)
                Нет сражений на войне.

Я — шел — сквозь — ад — шесть недель, и я клянусь,
Там — нет — ни — тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но — пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог,
                И нет сражений на войне.

                                                (Перевод Ады Оношкович-Яцыны)

В основе знаменитой фронтовой песни «Пыль» (1941–1943), сочиненной кинодраматургом Евгением Аграновичем, — сокращенный вариант стихо­творения Киплинга «Boots» (1903) в переводе Ады Оношкович-Яцыны.

Вместо пехотинца Британской армии, марширующего по Южной Африке во время второй англо-бурской войны (1899–1902), в советском тексте главным героем становится рядовой из роты «мальчиков Литинститута», попавший на Великую Отечественную войну. Позднее Агранович так вспоминал историю создания «Пыли»: 

«А что петь? „Если завтра война“? „Гремя огнем, сверкая блеском стали“? Фронт катился к Москве. Закидательски-бодряцкие слова звучали как издевательство.
     На марше крутились в голове стихи Киплинга:

Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…
Отпуска нет на войне!

     Я и не заметил, как из топота роты и хриплого дыхания сложилась мелодия. Стал напевать, соседи помогают. Стихи многие знали, а напев примитивно простейший, но по настроению в тон попал. И какой-нибудь знакомой музыки песенка вроде не повторяла».

Песня постепенно стала популярной в армейской среде. Чуть позже Агранович добавил к переводу Оношкович-Яцыны еще несколько своих куплетов. Он вспоминал, что песня понравилась и американским солдатам: он пел куплет на русском, союзники подхватывали следующий на английском (английский вариант был известен в исполнении Питера Доусона).

В середине 1950-х Агранович включил «Пыль» в свою пьесу «Московская фантазия», написанную для Московского театра эстрады. В спектакле режиссера Александра Конникова ее пел Марк Бернес.