Куда делись герои 1812 года: забытый успех армии троечников

Южное направление

Южное направление в 1812 году поначалу считалось глубоко второстепенным. Там находилась армия под командой генерала Александра Тормасова, носившая гордое название 3-й Резервной обсервационной, то есть наблюдательной. Задачи, которые ставил ей Барклай перед войной, выглядели не то что пассивными, а просто-таки сводились по смыслу к «стой спокойно и ничего не трогай».

Тормасову велели наблюдать за противником, прикрывать фланг 2-й армии Багратиона и «содержать в порядке и спокойствии» Подолию и Волынь. То есть «обсервационная» армия выполняла почётную миссию чего-то среднего между наблюдательным постом и полицейской командой на десятки тысяч персон. По составу это войско тоже не относилось к элите.

Многие свои батальоны Тормасов получил по принципу «возьми, убоже, что нам негоже».

На той стороне гвардии в моднейших медвежьих шапках тоже особо не наблюдалось. Для похода в Россию Наполеон сапогами согнал террариум верных союзников, обожавших его до изнеможения. Среди таких «помощников» была Австрия.

До сих пор монархия Габсбургов была чуть ли не самым упорным противником Бонапарта, австрийцы воевали с революционной, а потом имперской Францией и когда это ещё не было мейнстримом, и когда уже было, и когда эта затея вышла из моды. Однако итог всех этих усилий откровенно разочаровывал.

Наполеон задоминировал Вену настолько, что Австрийская империя теперь предпочитала действовать на стороне более сильного. Именно австрийские войска и составляли основную массу лояльных Бонапарту войск на южном направлении. Возглавлял австрияков князь Карл Шварценберг.

И сам Карл, и его подчинённые пользуются не самой лестной репутацией у военных писателей. Австрийцев до сих пор многие рассматривают как этакого европейского мальчика для битья — хотя и крупненького — и «группу медленного реагирования». На самом деле, конечно, это неправда. Они часто бывали биты Наполеоном, но тогда трудно было найти кого-то, кто им не был бит. А в целом это была нормальная современная армия с неплохим уровнем боеспособности, иногда наносившая поражения и самому Бонапарту. И уж точно никто не назвал бы плохими солдатами саксонцев, которые составляли другую часть войск союзников на юге. Но в целом эти войска тоже считались не лучшими в наполеоновой армии.

В общем, по обе стороны границы стояли войска, не считавшиеся первосортными. Армия Тормасова воевала, даже добивалась успехов, но в целом внимание Петербурга было приковано не к ней. Одним из генералов этой армии — третьей не только по номеру — был Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен, главный герой нашей истории.

Полководец в глухом углу

3-я армия считалась второстепенной силой, и, как легко догадаться, Остен-Сакена туда засунули тоже не в знак признательности за блестящую службу. Его отец, Вильгельм Остен-Сакен, ещё при Елизавете Петровне согрешил самым страшным грехом: принадлежностью к неправильной придворной группировке. Сакена-старшего раскассировали заодно с фельдмаршалом Минихом, при котором тот состоял адъютантом. Миниху условно отрубили голову и отправили на свежий воздух в Пелым.

Остен-Сакен избежал такой досадной судьбы — что возьмёшь с адъютанта — но остаток жизни безвылазно просидел комендантом Ревеля. Звучит, может быть, солидно, но семья жила небогато. Фабиан Остен-Сакен начал карьеру в полуподвешенном состоянии — вроде и никаких претензий в связи с той старой историей не предъявляют (времена-то буквально очаковские и даже до покоренья Крыма), но и карьеру в итоге стремительной не назовёшь.

Чины Остен-Сакена были невелики, но он их саблей себе вырубил — турки, поляки, штурм Измаила под командой Суворова, Швейцария, где ему прострелили голову и на ближайшие два года утащили в плен. Дальше, уже во время войны с Наполеоном, с Остен-Сакеном случилась служебная неприятность, которые его род как будто преследовали. Он поссорился с командовавшим всей армией Леонтием Беннигсеном. Характер Фабиана Вильгельмовича был не сахарным, он подозревал (и справедливо, если уж на то пошло), что чинами и наградами его обходят, а своего непосредственного начальника Беннигсена считал полным кретином и, похоже, не особо это скрывал.

Однако Беннигсен полагал, что у себя в армии всё же он сам решает, кто кретин, а кто нет.

Кончилось тем, что Сакена упекли под суд за намеренное неисполнение приказов дорогого начальства. Сакен бранился и заявлял, что Беннигсен сам виноват и не умеет отдавать внятные приказы. Длилась эта пря аж до новой войны, когда решили, что Сакен, конечно, не котик, но кадрами разбрасываться не надо, и пусть лучше он покомандует где-нибудь, где нет Беннигсена, — и вообще где он глаза мозолить не будет.

«Да, я вас тоже всех люблю», — громко подумал Остен-Сакен, узнав, что ему предстоит возглавить корпус в армии Тормасова. С одной стороны, вроде и почётно — тем более, недавно речь шла вообще о суде. А с другой — самое бесперспективное место: ни груди в крестах, ни даже головы в кустах.

Но и в таком месте Остен-Сакену нашли отдельный глухой угол. Начало войны он провёл, охраняя границу с австрийской Галицией во главе маленького отряда. А оттуда никто не шёл.

Мы геройски лежим на амбразуре — а там пулемёт давно заржавел!

В октябре русские уже имели чёткие творческие планы на ближайшие месяцы.

Наполеоновскую армию следовало окружить и уничтожить. История об этих планах — тема отдельная, но в целом юго-западная группировка получила самостоятельную роль. Правда, здесь собирались обойтись без Тормасова. Ударной силой должна была стать Дунайская армия под командой адмирала Чичагова, подходившая к позициям Третьей с юга. Ей предстояло присоединить к себе основные силы 3-й армии (самого Тормасова вообще услали к Кутузову), выйти на Березину, сокрушить французские войска по дороге и встать на пути основных сил Наполеона.

Реализации этих планов мешала такая мелочь, как противник. После того как две армии на юге соединялись, у русских становилось заметно больше сил, чем у Шварценберга и Ренье. Но бежать на север с молодецким посвистом, имея в тылу крупные силы неприятеля, спешенному адмиралу не улыбалось.

Можно было попытаться решить проблему радикально — разгромить Шварценберга и Ренье в открытом бою. Но Шварценберг прекрасно знал, что у него сил меньше, и никакого открытого боя принимать не собирался. Австрийский командующий, игнорируя все наши приготовления к решительной битве, раз за разом уходил из-под удара. Правда, для этого ему пришлось ускакать за Буг, на запад.

«Поручик Ржевский, вы трус и подлец, я вызываю вас на дуэль! — А я не приду. — Но почему? — Потому что я трус и подлец».

Времени у русских особо не было. Гоняться за австрияками и навязывать битву — пока их ещё удастся поймать, Наполеон сто раз успеет уйти.

До середины октября «южане» стояли под Брестом. Сам Чичагов был вовсе не против ещё погоняться за Шварценбергом. Но от него всё-таки требовали выполнения общего плана, а не малопродуктивной беготни по кустам за быстроногими австрийцами и саксонцами. Однако поворачиваться спиной к противнику тоже не хотелось. Поэтому Чичагов принял рискованное решение, которое и создало интригу ближайших дней.

Сухопутный адмирал оставил Остен-Сакену 27 тысяч человек, и со всеми остальными понёсся к месту назначения. Для начала — на Минск, важнейшую тыловую базу Великой армии с огромными складами провианта. От Остен-Сакена, соответственно, требовалось соблюсти два трудно сочетаемых требования — надо было одновременно вести себя так активно, чтобы Шварценберг с Ренье не смогли помешать Чичагову ловить Наполеона, а с другой — не дать австрийцам и саксонцам себя прихлопнуть.

«Давайте, парни, мы верим в вас!»

Только если раньше русских было в полтора раза больше, чем союзников, то теперь у Остен-Сакена людей было заметно меньше, чем у неприятеля. Те имели тысяч сорок народу и ещё ожидали резервов, что сделало бы их перевес вообще почти двойным.

Но Фабиан Вильгельмович не собирался садиться у лафета и блеющим голосом на трёх аккордах исполнять «Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали». В происходящем он разглядел свой шанс. Противника вдвое против нашего — что делать?

Атаковать, конечно!

Огни ночного Волковыска

Итак, 27 октября Чичагов ушёл на Минск. Несколько дней спустя об этом стало известно Шварценбергу. Австрийский командующий бегал от Чичагова не по недостатку отваги и не потому, что обожал русских и не хотел с ними сражаться. Он честно пытался выручить Наполеона. Сделать это можно было, догнав Чичагова и повиснув у него гирей на ноге. В идеале — вообще разгромить сухопутного адмирала. Беда была в том, что теперь австрийский полководец столкнулся с той же проблемой, что и сам Чичагов раньше.

Выполнению главной задачи мешал немаленький и назойливый неприятельский отряд. Решение казалось очевидным: прикрыться сильной группировкой от Остен-Сакена, а самому как можно скорее бежать за Чичаговым. Благо к союзникам подходило подкрепление — свежая резервная 32-я дивизия опытного генерала Дюрютта. За чем же дело стало? Саксонцы Ренье и дивизия Дюрютта идут в арьергарде, прикрывают, а Шварценберг с австрийцами на всех парах бежит ловить Чичагова, снова форсировав Буг.

Все эти эволюции, кстати, были выполнены довольно искусно. Остен-Сакен ненадолго потерял из виду противника. Но этого хватило — Шварценберг обошёл русских и погнался за Чичаговым. Сакен упустил его, но быстро сориентировался. Как только стало понятно, что происходит и где противник, он собрал все свои силы в кулак в Высоко-Литовске — на самом юго-западе нынешней Белоруссии.

Это было 4 ноября. На тот момент дело вообще выглядело невыгодно для русских — Шварценберг и Ренье обошли правый фланг Остен-Сакена и теперь находились между ним и армией Чичагова. Вскоре Ренье и Дюрютт сидели в Волковыске, Шварценберг маячил где-то дальше, у Слонима.

Единственный шанс остановить его состоял в том, чтобы с максимальной «фурией» накинуться на саксонцев. Тогда Шварценберг мог развернуться и пойти убивать уже Остен-Сакена.

Риск был очевиден — для отряда Остен-Сакена задача становилась выполненной, если им удалось бы как следует разозлить гораздо более сильного противника. Для этого нужно было закошмарить Шварценберга действительно качественно. В идеале — вообще разбить саксонцев раньше, чем Шварценберг сможет прийти на помощь. Тогда австрийцам в любом случае пришлось бы всё бросить и бежать назад рубиться с Остен-Сакеном.

Все это звучит, кажется, сложновато, но на практике картина была очень проста.

Вся регата идёт вдоль одной ломаной линии, ведущей с юго-запада на северо-восток. Из левого нижнего угла, от Высоко-Литовска, мчится Остен-Сакен. Дальше, на северо-востоке у Волковыска, его ждёт Ренье с саксонцами. Восточнее, вокруг Слонима, бодро маршируют по холодку австрийцы Шварценберга. И наконец, возглавляет всю гонку Чичагов, который оторвался от австрийцев дневных переходов этак на три-пять, находится восточнее и нацеливается на Минск. А там уж ему и до Березины рукой подать.

Если бы Остен-Сакен был в этой гонке вторым, то тут и вопроса бы не было — стоять стеной и не пущать. Но он-то был четвёртым!

Однако тут ему помогли. И кто — командовавший саксонцами Ренье собственной персоной!

У Остен-Сакена на фоне предыдущей гонки (кто-то отстал, кто-то шёл отдельно) имелось наличных сил около 18 тысяч человек против чуть более 20 тысяч у Ренье. Однако русский командующий спланировал исключительно дерзкий налёт — часть сил обходит Волковыск, а часть вламывается в сам город.

В ночь на 15 ноября русские ворвались в Волковыск.

Бой был стремительным и жёстким. Метель прикрыла наступающих. Русские мгновенно сняли закемарившие пикеты, поднялась стрельба, затем паника. Русские — видимо, от пленных — знали даже конкретный дом, где находится штаб, и команда егерей направилась прямо туда. Ренье убежал с квартиры в чём был, буквально через окно. Командир резервной дивизии Дюрютт был ранен. Рядовой Мисотников из Вятского полка захватил саксонское знамя. Кстати, судьба знаменосца Штейнбаха печальна — он пережил ту ночь, но был изгнан из полка и брошен товарищами на произвол судьбы.

В городе начался пожар. Русские за время паники пленили, по своим заявкам, около 500 человек и захватили кое-какие трофеи — канцелярию Ренье, кассу, часть обоза. Правда, ночная неразбериха работала в обе стороны, развить успех не получилось.

Ночь, ядра летают, стрельба, вопли…

Пятнадцатого ноября особых боёв не происходило. Остен-Сакен было решил, что дело сделано, но казаки изловили порядочную партию пленных, которые заверили его, что Шварценберг идёт на Слоним, так что всё-таки Ренье пока недостаточно размягчён. Утром 16 числа русские пошли в решительное наступление. Завязалась перестрелка, бой — и тут пришла потрясающая новость. Подходили австрийцы Шварценберга, причём сразу с юго-востока, то есть выходили русским в тыл. Австрийцы атаковали даже лихо — они начали захватывать русские обозы, брать пленных. Особенно неприятной была потеря более 160 больных и тяжелораненых, которых австрийцы пленили вместе с частью обоза.

Срочно требовалось что-то решать: спереди саксонцы, позади австрийцы. Оставалась возможность отойти на запад, но это нужно было сделать быстро и чётко: все силы разом по узким просёлкам выводить трудно — тем более по дороге надо было перебраться через небольшую речку.

Остен-Сакен не колебался. Он оставил небольшие силы в Волковыске, послал серпуховских драгун на юг, чтобы Шварценберг совсем уж не наглел, а сам аккуратно, но в хорошем темпе отвёл людей. Последние бойцы уходили уже по темноте. Зубы корпусов Шварценберга и Ренье щёлкнули в пустоте. Потери в боях за Волковыск составили по несколько сот человек у каждой из сторон.

Шварценберг хотел получить в качестве утешительного приза хотя бы корпус Остен-Сакена. Но тот не дал удовольствия догнать себя и навязать бой. Австрийцы пытались задержать уходящие колонны кавалерийскими авангардами. Среди лесов постоянно вспыхивали схватки, но это были именно стычки небольших отрядов, а не сражения армий. Тем более, что австрийцы и саксонцы просто физически выматывались от постоянных маршей через пущи. Остен-Сакен уходил на Брест, оставляя за собой только горящие мосты. Австрийцы преследовали, но надежда изловить русских становилась всё более эфемерной.

А главное, теперь Шварценберг никак не успевал за Чичаговым. Ему пришлось проделать форсированный марш по собственным следам, и он оказался катастрофически далеко от мест, где разворачивались главные события. К тому же он не мог отстать от Остен-Сакена — что бы помешало тому при удобном случае снова напасть на Ренье?

Австрийский полководец вовсе не проявил себя ни дураком, ни безвольным командиром, но теперь он не мог ни помочь Наполеону, ни прикрыть от Чичагова Минск. Приказ бросить всё и снова бежать за Чичаговым Шварценберг получил аж 25 ноября, когда как раз начиналась битва на Березине, и уже, собственно, можно было никуда и не бежать. Всё равно не успевал.

Австрийцы опять отправились к Слониму, но это была, как выразился Остен-Сакен, горчица после обеда.

Ренье вообще остался у Бреста до 1 декабря. Австрийцы и саксонцы заявили о нанесении Сакену огромного урона, аж в 10 тысяч человек, но это уже не более чем попытка прикрыть своё фиаско хотя бы красивой цифрой. Бумага не противник, простит всё.

Тем временем Чичагов, которому уход Шварценберга развязал руки, устроил маленький блицкриг.

В Минске у Великой армии хранились колоссальные продовольственные запасы — два миллиона суточных рационов. Но защищать всё это богатство предстояло россыпи слабых польских и литовских полков во главе с генералом Брониковским. Тот не разобрался, что происходит, решил, что это партизаны шалят, и выслал навстречу русским пятитысячный отряд генерала Косецкого. Полки Чичагова буквально затоптали это небольшое соединение при почти нулевых собственных потерях.

Гарнизон Минска запаниковал и бежал, никем не управляемый, примерно в сторону Великой армии. Брониковский, что характерно, бежал отдельно. Запасы и более двух тысяч раненых остались в городе и были захвачены при минимальном сопротивлении. Никто не удосужился даже поджечь склады. Чичагов развоевался и вёл себя так, будто на дворе лето 1944 года. Следующим рывком русские вырвались к Борисову. Наполеон разом лишился и важнейшей тыловой базы, и возможности подкрепить свою разваливающуюся армию за счёт австрийцев Шварценберга, и моста через Березину.

Дальнейшие события уже относятся к грандиозному и сложному сражению на Березине. Как известно, славу человека, пленившего Наполеона, Чичагов так и не стяжал. Но переход через Березину обернулся для французов такими потоками крови, что само слово вошло во французский язык как синоним страшной катастрофы. А произошло это, в частности, благодаря тому, что отряд Остен-Сакена очень вовремя заставил ловить себя крупную группировку Великой армии — и в самый острый момент вывел из игры десятки тысяч боеспособных и хорошо вооружённых солдат.

Неизвестные солдаты

Остен-Сакен и его люди смело могут претендовать на специфическую славу самых прочно позабытых героев 1812 года. Почему — понять немудрено.

В ноябре 1812 года, когда армию Наполеона гнали сквозь шпицрутены через Красный к Березине, рапорты в духе «мы оставили противнику обоз и отступили на десятки вёрст, но вообще-то мы молодцы» воспринимались без особого воодушевления. К тому же Остен-Сакен обыграл австрийцев, а их русская историография и общественная мысль традиционно недооценивала.

Да и сейчас австрийцев многие считают этакими «румынами Наполеоники».

Тем не менее, дальнейшая карьера Остен-Сакена пошла в гору. Он был при Кацбахе и Лейпциге, получил много наград, а в 1814 году стал военным губернатором Парижа. В отставку Остен-Сакен ушёл уже при Николае, фельдмаршалом и князем. Для полуопального командира, когда-то чуть не ушедшего под суд, — блестящий финал.

Но, пожалуй, самой закрученной его операцией был именно удар под Волковыском в ноябре 1812 года. Если блестящее отступление Остен-Сакена и не позволило полностью уничтожить Великую армию на Березине, то самому Фабиану Вильгельмовичу и его людям точно не в чем было себя упрекнуть.

Они сделали всё возможное — и даже куда больше, чем можно было бы от них ожидать.