Кузьма Петров-Водкин: как сын сапожника и недавней крепостной крестьянки смог стать видным и ярким живописцем предреволюционной и советской России

И кто бы мог подумать, что рожденный в бедной семье сапожника провинциального городка своим незаурядным талантом и неуемным трудолюбием достигнет таких высот, о которых другим и не мечталось. Да и к тому же испытает невероятную любовь к француженке, ставшей для него путеводной звездой и камертоном, к которому он внимательно прислушивался всю свою жизнь.

Глубже узнавая биографические сведения о жизни этого талантливого художника, все больше и больше проникаешься к нему симпатией. Художник был довольно интересной и многогранной личностью, а его пресловутый авантюризм, решимость и дар пророчества еще при жизни стали легендарными.

Так уж сложилось, что к 27 годам ранимый и романтичный Кузьма, страстно жаждущий любви, был совершенно одиноким. Он сам объяснял это странностями своего характера: очень быстро и сильно привязываться к людям, но так же неожиданно и скоро уходить от них.

Вожделенный Париж и разочарование

Всю жизнь художника в корне изменила поездка во Францию, куда он прибыл весной 1906 года после окончания художественного училища. Наконец-то сбылась заветная мечта начинающего живописца. Он всей душой стремился к истокам, дабы постичь многовековой опыт западной живописи и найти свой собственный стиль. Однако жизнь во французской столице скоро наскучила неуемному Кузьме-Сергеевичу: «Неизвестно почему — настроение в большинстве случаев неважное. Париж совершенно не забавляет — ни своей огромностью, ни движением». Такой душевный настрой стал наталкивать художника на мысль, досрочно вернуться на родину. Так оно может быть и произошло бы если бы не одно «но".

Счастливая перемена в жизни

Летом, того же года живописец решил съехать из шумной столицы и поселился в недорогом пансионе под Парижем. Местность была изумительной, а сам дом был увит цветущими розовыми кустами, которые росли повсюду. Хозяйка пансиона Жозефина Йованович поселила молодого человека из России в уютной светлой комнате с окнами на чудесный сад. И тот буквально оттаял и душой, и сердцем, получая необыкновенное удовольствие от теплой домашней обстановки, доброжелательного отношения хозяев и обитателей пансиона. Но особо грело душу художника знакомство с одной из дочерей хозяйки — Марой. Именно эта девушка, мечтающая стать профессиональной певицей, в корне изменила дальнейшую жизнь русского художника.

Кузьма не на шутку увлекся ею, и однажды, со свойственным ему даром пророка заявил: «Мне видится, вы станете моей женой». Огорошенной таким заявлением, француженке оставалось лишь поинтересоваться, хорошо ли месье подумал? Оказалось, что месье и вовсе не думал… На него просто снизошло озарение. Кузьма тут же уговорил ее позировать для портрета, а во время одного из сеансов сделал девушке предложение стать его женой. И уже в конце осени 1906 года молодые люди, расписавшись в местной мэрии, отпраздновали в узком кругу близких и друзей гражданскую свадьбу и переехали жить в Париж.

«Я нашел на Земле женщину...»

Чета Петровых-Водкиных.

«Ты первая заполнила одиночество моей жизни... Я был для других как пророк, всегда сильный и радостный, для которого не существовало страдания, но сам я замерзал... Я нашел на Земле женщину... На нашем небосклоне взошло солнце, мы заключены один в другом. Наши сердца открыты друг для друга. Теперь мы перенесем все, что пошлет нам жизнь, так как нас двое и нам нечего страшиться на Земле ни за себя, ни за нашу любовь», — так писал Кузьма Сергеевич Маре из Северной Африки, куда через год после свадьбы отправился в путешествие. Да уж, что и говорить, мог Кузьма не только мастерски орудовать кистью и красками, но и очень красноречиво выражаться пером.

Венчание в России

Кузьма Петров-Водкин с женой Марией Федоровной.

В 1910 году чета Петровых-Водкиных переехала на родину художника, в Хвалынск, где, согласно православным законам хотела обвенчаться. Но, так как Мара была католичкой, а Кузьма - православным, священник отказал молодым в совершении венчального обряда. Но Кузьму Сергеевича отказ священника не остановил, он все же уговорил батюшку обвенчать его с любимой женщиной, пообещав создать большую роспись в церкви. В итоге обряд венчания был совершен в Крестовоздвиженской церкви 28 августа. Обещанную роспись — «Распятие Христово» Кузьма Сергеевич, конечно же, выполнил. И с тех пор число "28" художник стал считать своим счастливым числом.

Маре, которую в России нарекли Марией Федоровной, досталась непростая, но счастливая доля — быть любимой женщиной художника, Музой, моделью, верной женой. Для этого ей пришлось пожертвовать родиной, карьерой певицы, привычным образом жизни и наряду с этим навсегда подчинить свою жизнь служению таланту своего супруга. Однако женщина была безмерно счастлива своей роли жены, так как была нежно любима и сама любила. К тому же, невзирая на огромную разницу в ментальном воспитании, она всегда очень тонко чувствовала и живопись своего мужа, и его проблемы. Она часто была своеобразным камертоном, к которому Кузьма Сергеевич очень внимательно и доверительно прислушивался.

Когда же супругам приходилось ненадолго разлучаться, художник очень сильно тосковал и часто писал домой письма, полные нежности и любви: «Думаю о тебе и о своей работе — это все, что у меня есть. Хочу передать тебе немного моей веселости, а когда я печален, мне хочется быть подле тебя, подле твоего сердца и сидеть там тихо-тихо, чтобы забыть все мои печальные думы... Я рад, что у меня есть моя Мара, мой маленький товарищ, моя гордая и честная жена, которая с полной доверчивостью входит в мою необычную и тяжелую жизнь. Знай, что ты занимаешь первое место в моих мыслях и желаниях... Я нашел свою Эвридику!»

В ожидании чуда

Мать с младенцем.

Единственное, что омрачало их счастье, так это то, что за шестнадцать лет их супружеской жизни Мария Федоровна не могла родить ребенка, о котором очень мечтал художник. Он, словно заклиная судьбу и вымаливая у небес наследника, неустанно рисовал мадонн с младенцами на руках.

И, как говорится в таких случаях, Бог услышал его молитвы. Омрачало лишь одно - долгожданная беременность 37-летней супруги проходила под большим риском и для ее здоровья, и для жизни еще не рожденного малыша. Но к счастью, все обошлось, и Мария Федоровна родила Петрову-Водкину прекрасную дочь Елену.

Прощенная измена

Семья художника. Эскиз.

Но, как оказалось, не все было так безоблачно в счастливом семействе. В то время, когда Мария Федоровна была на сносях, в их доме поселилась ее близкая подруга Натюня - пианистка Наталья Кальвайц, которая внесла в жизнь Петровых-Водкиных «веселую, полную романтизма, ребячески беззаботную… атмосферу».

И все было бы ничего, если бы через пять месяцев после появления на свет маленькой Лены, Натюня также не родила художнику дочку - Марию. Такой неожиданный поворот событий очень потряс и без того изможденную беременностью и родами супругу художника, Марию Федоровну, которая очень переживала по этому поводу. К счастью, вскоре Наталья Кальвайц с ребенком уехала к родителям в Польшу, и их следы затерялись.

Петровы-Водкины, несмотря на перенесенные житейские тяготы и измену, сумели сохранить свои теплые чувства друг к другу и прожили вместе 32 года. Последние десять лет супружеской жизни были сложными для семьи, так как в 1928-м у Петрова-Водкина открылся туберкулез. Врачи строго-настрого запретили художнику писать маслом. И даже после такого приговора, невзирая на тяжелую болезнь, Петров-Водкин постоянно строил далеко идущие планы, многим из которых так и не суждено было сбыться. Скончался живописец в 1939 году и похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.

Истинная любовь - бессмертна

А спустя годы после смерти художника, Мария Федоровна передала в дар его родному городу Хвалынску фотоархив, письма, документы, личные вещи, графические и живописные работы (всего около 90 экспонатов). И на склоне своих лет женщина написала мемуары «Мой великий русский муж», в которых тепло и душевно рассказала о совместной жизни с гениальным художником.

И размышляя о брачном союзе Кузьмы Сергеевича и Марии Федоровны, основой которого были истинная любовь, преданность и родство душ, невольно хочется сказать, какое счастье, что у гениального художника была такая чуткая, восприимчивая и всепонимающая жена.