Лермонтов без глянца

Детство

Когда Михаил Юрьевич родился, акушерке достаточно было одного взгляда, чтобы заявить родителям: мальчик умрет не своей смертью. С чего она это взяла — одному богу известно. Однако интересно, что сам Лермонтов тоже предсказывал свою гибель. За несколько месяцев до дуэли с Мартыновым в дневнике поэта появилось стихотворение, где звучали следующие строки:

«В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя…»

Впрочем, когда поэту было всего 18 лет, Лермонтов в стихотворении «Нет, я не Байрон, я другой…» предсказал свою судьбу:

«Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит…»

Когда Миша родился, родственники старались окружить его всеми мыслимыми благами. Уроки рисования, греческого, танцы, спектакли, кулачные бои, французские гувернеры, вызванные из Петербурга учителя… В процессе обучения происходили различные ситуации, показывающие характер будущего поэта-романтика. К примеру, предложение француза-гувернера отведать жаркое из галчат встретило решительный отказ юного воспитанника, зато тома Ломоносова, Державина, Батюшкова, Жуковского, Крылова и Пушкина пользовались у маленького Миши большим успехом и вдохновляли его на собственное творчество. Как-то раз Лермонтов вздумал читать свои стихи под названием «Стансы К***" двоюродному брату. Именно творчество упомянутых выше поэтов сформировало в юноше любовь к культуре.

Помимо любви к сочинительству стихотворений, Михаил Юрьевич с детства увлекался живописью. Учителя, нанятые бабушкой будущего поэта, помогли Лермонтову сформировать вкус и стиль.

В детстве Миша часто убегал на природу, чтобы сделать карандашом пейзажные наброски. К сожалению, детские рисунки Лермонтова не дошли до нас. Однако работы, созданные поэтом в 30−40-ые годы XIX столетия, сохранились.

Лермонтов и публика

Самые ранние стихи Лермонтова, дошедшие до нас, были написаны шестнадцатилетним юношей. Вдохновляли на написание лирики поэта в первую очередь такие личности, как Пушкин, Байрон и Гёте.

Бабушка Лермонтова хвалила стихи внука за то, что там «нет нонишней модной неистовой любви». Правда, когда Михаила Юрьевича сослали за знаменитое стихотворение «Смерть поэта» на Кавказ, бабушка вообще пожалела, что внука учили литературе.

На фронте Кавказской войны Лермонтов встретил сосланного поэта-декабриста Владимира Одоевского. Они подружились, и участник восстания 14 декабря 1825 года высоко оценивал лирику Михаила Юрьевича.

При жизни у Лермонтова вышел всего один сборник. Тогда этим не гордились. Карьера литератора в те времена — это вообще не карьера, скорее, развлечение гвардейца в свободное время.

Стихи Лермонтова публика встречала неоднозначно. Сегодня мы учим наизусть «Последнее Новоселье», а вот Белинский называл эти стихи коротко — «дрянь». Однако всё тот же Виссарион Григорьевич так говорил о Лермонтове: «В нем все дышит самобытною и творческою мыслию».

Император Николай I, узнав о гибели Лермонтова на дуэли, сказал две фразы. Одна стала популярной: «Собаке — собачья смерть». А вот о другой всё время забывают: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».

Наиболее высоко Лермонтова в XX столетии оценил философ Дмитрий Мережковский, творивший в период Серебряного века. Мыслитель назвал автора «Героя нашего времени» «поэтом сверхчеловечества».

Дуэль, которая не должна была состояться

Познакомившись с обычаями горных народов во время Кавказской войны, Лермонтов начал уважать кавказцев. Его друг Мартынов, напротив, одним своим внешним видом (офицер любил носить подражательную черкеску) показывал пренебрежительное отношение к горцам. Однажды Лермонтов пошутил о Мартынове при дамах. Друзья поссорились и назначили дуэль.

Опытные дуэлянты, бывшие в окружении молодых людей, отправили Лермонтова в вечер ссоры с бала домой. Мартынову нанесли визит, его пытались отговорить от поединка. Однако Николай Соломонович терпеливо ждал часа мести.

Секунданты назначили дистанцию в 30 шагов. Отмерив положенное расстояние, секундант Глебов бросил к ногам шапку. Позже подошёл секундант Васильчиков и пнул её ногой так, что она улетела ещё на несколько метров. Никто не возражал — это был хитрый план друзей Лермонтова и Мартынова по предотвращению кровопролития. Время тоже было предусмотрено: вечер, дождь, местность заволокло туманом. Видимость была, откровенно, плохая.

Как вспоминал Глебов, по дороге на дуэль Лермонтов не отдавал никаких предсмертных распоряжений и делился планами двух будущих произведений: «одного из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкою в Вене, и другого из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, персидской войной и катастрофой, среди которых погиб Грибоедов». Он сожалел, что не получил увольнения в Петербурге и предвкушал отправиться в экспедицию. Уже стоя напротив Мартынова и укрываясь рукой с поднятым вверх пистолетом, он сохранял спокойное выражение лица. Лермонтов не собирался стрелять: «Рука на него не поднимается», — говорил он про Мартынова, а незадолго до дуэли повторил: «Стану я стрелять в такого дурака».

Мартынов попал прямо в сердце, пуля прошла навылет. С похоронами Лермонтова возникли проблемы. Понимали, что хоронить поэта нужно по православному обычаю. Но из-за того, что Лермонтов — дуэлянт, а, стало быть, самоубийца, ни заупокойной, ни места на кладбище ему не полагалось. Батюшку уговаривали дарами — в обмен на дорогую икону в серебре. Через несколько дней Лермонтова похоронили в Пятигорске.