Пушкин, Бродский и другие великие люди в изоляции

Александр Пушкин в Болдино: Самое продуктивное время

Пётр Кончаловский. Портрет Александра Пушкина (1932).

3 сентября 1830 года Александр Пушкин приехал в родительское имение Большое Болдино в Нижегородской области. Он собирался вступить во владение деревней Кистенёво, которую его отец дарил ему по случаю свадьбы. Ещё в мае 1830 года Александр Пушкин и Наталья Гончарова объявили о своей помолвке – однако свадьба всё лето откладывалась, а теперь появилось еще одно неприятное обстоятельство: карантины из-за начавшейся в России эпидемии холеры. 30 сентября Пушкин пишет Гончаровой: «Мне объявили, что устроено пять карантинов отсюда до Москвы, и в каждом мне придется провести четырнадцать дней; сосчитайте хорошенько и притом представьте себе, в каком я должен быть сквернейшем настроении!»

Карантины, установленные по приказу министра внутренних дел графа Закревского, парализовали торговлю и вообще все передвижения внутри России. Год спустя Пушкин писал об этом: «...Карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний». Хотя Александр Сергеевич, как дворянин, был обязан (согласно приказу Закревского по мерам против холерной эпидемии) принять по предложению местного предводителя дворянства какую-нибудь общественную должность и помогать в борьбе с холерой, делать это Пушкин наотрез отказался. Вместо этого в октябре 1830 он, узнав, что холера дошла до Москвы, попытался прорваться в столицу к невесте, но, узнав, что Гончарова эвакуирована из города, вернулся обратно в Болдино.

Пушкин всё же сумел оценить преимущества изоляции. «Что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает», – писал он другу Петру Плетнёву. Вынужденное затворничество повлияло и на облик и распорядок дня поэта. Он пишет невесте: «Отпустил я себе бороду; ус да борода – молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут. Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов – читаю».

Период карантина стал, пожалуй, самым плодотворным в творчестве Пушкина. Он дописывает 8 и 9 главы «Евгения Онегина», в заключительной главе представляя ретроспективу своего творчества; пишет «Повести Белкина», материалом для которых во многом стали его наблюдения за жизнью крестьян. Создает «Маленькие трагедии» и пишет множество лирических стихотворений. Этот период получил название «Болдинская осень», ставшее в русском языке нарицательным.

А еще Пушкин с амвона местной церкви прочел для крестьян своего имения лекцию о холере, следующего, как свидетельствовал современник Петр Боборыкин, содержания: И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!» Это, по-видимому, было единственное, что он согласился сделать «для общества», когда ему направил предписание уже лично министр Закревский. В Москву Пушкин вернулся только 5 декабря, когда эпидемия холеры закончилась и карантины были сняты.

Владимир Ленин в Шушенском: Ссылка как медовый месяц

Тимофей Козлов «В.И. Ленин и Н.К. Крупская в Шушенском» (фрагмент, 1961 год)

Советские историки были обязаны описывать пребывание Ленина в Шушенском как настоящую ссылку. Но на самом деле он жил там, как на курорте.

В 1895 году 25-летний Владимир Ульянов уже был известным революционным деятелем, автором собственной доктрины марксистской направленности. Он создал и возглавил «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», политическую организацию, которая повела революционную пропаганду, но уже через месяц ее главные члены, включая Ленина, были арестованы. Ленин провел больше года в тюрьме под следствием, а в 1897 был сослан на три года в село Шушенское в Сибири, недалеко от Минусинска, ныне в Красноярском крае.

В Шушенском Ленин поселился в 14-метровой комнате в доме зажиточного крестьянина Зырянова, который держал все питейные заведения села. Ленин имел статус ссыльного и не имел права работать; ему выплачивалось пособие 8 рублей 17 коп. в месяц. Как писала Надежда Крупская, которая позже отбывала ссылку вместе с Лениным, за эти деньги Ильич имел «чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья – и то считалось, что дорого платит». Еда, по мнению Крупской, была «простовата»: работница во дворе «в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты на целую неделю».

Два раза в день Ленина приходил проверять полицейский урядник; но вскоре договорились, что за Лениным будет «присматривать» хозяин дома Зырянов – по сути, надзор был, таким образом, снят. Вскоре Ленина стали отпускать на охоту. В письме матери Владимир Ильич рассказывал, что ездил на охоту, что в этих гористых краях водятся дикие козы, белки, соболи, медведи, олени. Понятное дело, что на охоту Ленин ходил с ружьем. В 1899 году Ленин купил и с курьером заказал себе из Москвы в Шушенское новое ружье центрального боя мастера Августа Франкотта.

В июле 1898 года Ленин зарегистрировал брак с Надеждой Крупской, также осужденной к ссылке по делу «Союза борьбы»; но теперь ей разрешалось отбывать ссылку в Шушенском вместе с супругом. Так наказание превратилось в медовый месяц. Крупская тоже получала пособие, еды на двоих хватало с лихвой, а еще им помогала деньгами мать Крупской. Супруги имели возможность шиковать. Они наняли 13-летнюю крестьянку в качестве прислуги. Выписывали книги из столиц. Крупская писала матери и сестрам Ленина: «Я ещё не привыкла к теперешнему здоровому виду Володи, в Питере-то я его привыкла видеть всегда в довольно прихварывающем состоянии».

Надо сказать, что в ссылке Ленин, помимо хорошей жизни, действительно работал. Здесь он написал «Развитие капитализма в России», за которую по возвращении в столицы получил солидный гонорар в 120 рублей, и еще более 30 работ. Все время ссылки Ленин вел переписку с революционерами – очевидно, она не перлюстрировалась, потому что Ленину удалось наладить целую сеть контактов с тогдашними социал-демократами.

Контакты с местным населением у Ленина и Крупской были редки. Известно, что Крупская привезла Ленину коньки, и тот, как Крупская писала матери Ленина, «обучил диковинному занятию всех местных детей, устроив на Шуше каток». Под конец ссылки Ленин уже пользовался такой свободой, что новый 1899 год они с Крупской встретили в Минусинске на квартире еще одного ссыльного революционера, Глеба Кржижановского. Вечеринка была большая, человек на 16. «Отлично встряхнулись надолго. Над нашим здоровым деревенским видом все охали и ахали», – писала Крупская. Еще год после этого Ленин и Крупская проживали в Шушенском, а уже в 1900 вернулись в центральные губернии и, отдохнувшие и набравшиеся сил, продолжили революционную деятельность.

Иосиф Бродский в Норенской: «Я отказываюсь это драматизировать»

Иосиф Бродский на фоне дома в Норенской

13 марта 1964 года поэт Иосиф Бродский по обвинению в тунеядстве был осужден на 5 лет ссылки «с обязательным привлечением к труду» и отправлен в Архангельскую область, где 10 апреля был распределен на проживание в деревне Норинская и работу в совхозе «Даниловский». Место распределения Бродский выбрал сам – ему понравилось название деревни Норенская, созвучное с фамилией жены его лучшего друга Евгения Рейна – Наринская.

Процесс над Бродским был показательным – разумеется, не он один тогда подолгу мыкался без официального трудоустройства; но для власти он был опасен идеологически. Бродский не проповедовал антисоветские идеи. Хуже – он существовал, писал, общался так, будто СССР вообще не существовало. Поэтому усилиями Ленинградского отдела КГБ Бродский был «изолирован» от своего круга общения.

Сначала Бродский три месяца жил в комнате, затем переехал в отдельный дом – избу, принадлежавшую местному жителю Константину Пестереву. В его обязанности как рабочего совхоза входили: заготовка удобрений, очистка пашни от камней и пней, заготовка жердей для изгородей, посев озимых, отгрузка зерна и многое другое. Ранее 24-летнему на тот момент Бродскому приходилось работать на заводе и служить в геологической экспедиции, но с совхозным трудом он справлялся плохо, не успевая за деревенскими мужиками. Даже пасти телят для него было едва выполнимой задачей: скот разбегался, будто чуя горожанина. Впоследствии ему удалось устроиться разъездным фотографом в Коношский комбинат бытового обслуживания – фотографии Бродский научился у отца, военного фотокорреспондента. На работу в город Коношу из деревни Бродский ездил на велосипеде, который ему прислали друзья. Вообще посылки от друзей и семьи – деньги, продукты, книги – служили поэту серьезным подспорьем и поддержкой. Несколько раз за время ссылки Бродскому разрешались короткие поездки в Ленинград.

Условия персональной жизни Иосифа Александровича в ссылке были, парадоксально, лучше, чем дома в Ленинграде, где он ютился с родителями в «полутора комнатах» коммунальной квартиры. Располагая кучей времени наедине с собой, он создал множество произведений – более 150 стихотворений, включая цикл «Новые стансы к Августе», посвященный его возлюбленной Марине Басмановой. Незадолго до суда на Бродским их отношения завершились; Бродский даже совершил попытку самоубийства. Тем не менее, Басманова навещала его в ссылке; в одну из побывок в Ленинграде он даже пытался уехать к ней в Москву, но был вовремя остановлен друзьями – это привело бы к ужесточению приговора.

В интервью 1982 года Иосиф Бродский говорил о ссылке:: «Это было очень плодотворное время. Я много писал. Были строки, которые я вспоминаю как некий поэтический прорыв». В разговорах с Соломоном Волковым он называл 18 месяцев, проведенных в Норинской, «лучшим, если не самым лучшим периодом в жизни». На протяжении всего времени ссылки Бродского различные деятели культуры, советские и зарубежные, писали письма и высказывались в его защиту; решающим стало предупреждение советскому правительству от Жана-Поля Сартра, известного писателя-социалиста.

В сентябре 1965 года срок ссылки был сокращен до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград. Вопреки образу «ссыльного героя» и жертвы советской власти, который навязывался ему друзьями и прессой, Иосиф говорил: «Мне повезло... Другим людям... приходилось гораздо тяжелее, чем мне». Даже спустя много лет, уже на Западе, вспоминая о том периоде, Бродский говорил: «Не так уж это всё и интересно… Я отказываюсь это драматизировать».