Как русские классики минеральными водами лечились

Постоянным гостем на водах был Виссарион Белинский. Достоевский, поддавшись общей моде, отправился на термальный курорт Бад Эмс. К своему сожалению, он не смог проиграться в местном казино - немецкие власти закрыли заведение как раз к приезду классика. Гоголь вместо предписанных процедур предавался прогулкам и меланхолии. В XIX веке минеральными водами лечили почти все заболевания - от чахотки до нервных расстройств. Как поправляли здоровье русские писатели?

В 1850-х Баден-Баден принимал до 5 тысяч туристов из России. Здесь побывал и Николай Васильевич Гоголь. По его словам, отдыхающих в Баден-Бадене с большой натяжкой можно было назвать пациентами. «Я живу на знаменитых водах баден-баденских, куда заехал только на три дня и откуда уже три недели не могу вырваться. Встретил довольно знакомых. Больных серьезно здесь никого нет. Все приезжают только веселиться. Местоположение города чудесно… Мест для гулянья в окружности страшное множество, но на меня такая напала лень, что никак не могу приневолить себя все осмотреть». Лечение заключалось в ежедневном употреблении минеральных вод внутрь; если верить отзывам современников, Гоголь манкировал этими процедурами.

О. А.Смирнова-Россет писала: «День был знойный. Около седьмого часа мы сели кругом стола. Гоголь взошел, говоря, что будет гроза, что он это чувствует, но, несмотря на это, вытащил из кармана тетрадку в четверть листа и начал первую главу. Вдруг началась страшная гроза. Надобно было затворить окна. Хлынул такой дождь, какого никто не запомнил. В одну минуту пейзаж переменился: с гор полились потоки, против нашего дома образовалась каскада с пригорка, а мутная Мур бесилась, рвалась из берегов. Гоголь посматривал сквозь стекла и сперва казался смущенным, но потом успокоился и продолжал чтение. Мы были в восторге, хотя было что-то странное в душе каждого из нас. Однако он не дочитал второй главы и просил Карамзина с ним пройтись до Грабена, где он жил. Дождь начал утихать, и они отправились. После Карамзин мне говорил, что Н. В. боялся идти один домой и на вопрос его отвечал, что на Грабене большие собаки, а он их боится и не имеет палки. На Грабене же не было собак, и я полагаю, что гроза действовала на его слабые нервы, и он страдал теми невыразимыми страданиями, известными одним нервным субъектам».

Анна Достоевская:

«Вспоминая проведенные в Баден-Бадене пять недель и перечитывая написанное в стенографическом дневнике, я прихожу к убеждению, что это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжелых цепей». Федор Михайлович уходил играть рано утром и возвращался поздно вечером. Писатель проиграл все деньги, которые были отложены на лечение.

Позже, в мае 1867 года, он направил супруге из-за границы письмо, в котором просил выслать деньги, «не теряя ни капли времени». «Руки у меня дрожали, мысли терялись, и даже проигрывая почти как-то рад был, говорил: пусть, пусть. Наконец, весь проигравшись (а меня это и не поразило в ту минуту) ходил часа два в парке, бог знает куда зашел. Я понимал всю мою беспомощность; решил, что если завтра, то есть сегодня, не будет от тебя письма, то ехать к тебе немедленно. А с чем? Тут я воротился и опять заложил часы», — писал Федор Михайлович супруге.

В отличие от Достоевского, Гончаров выполнял на минеральных водах все назначения врача. В Мариенбад на западе Чехии он приехал больной (его беспокоил желудок), осунувшийся, с неоконченным романом «Обломов». На курорте писатель провел полтора месяца, ежедневно гулял по несколько часов и принимал полезные ванны. Лечили Ивана Александровича и грязями. В письме другу Ивану Льховскому он отмечал, что процедуры сделали его куда более работоспособным; энергии было хоть отбавляй, он писал по три страницы в час. Биографы классика впоследствии назвали этот период «мариенбадским чудом».

Еще одним «послушным» пациентом был Виссарион Григорьевич Белинский. Лечение на водах в середине XIX века считалось основным способом противодействия чахотке. Белинский вставал в шестом часу утра и каждый день гулял в горах по несколько часов. Лечение за границей не улучшило здоровье литературного критика. Он скончался в 1848 году в Санкт-Петербурге после продолжительной болезни.

После окончания Кавказской войны многие пациенты стали лечиться в Пятигорске. Михаил Глинка вспоминал: «Я купался или лучше варили меня в ванне, иссеченной еще черкесами в колодце, откуда шла кислосерная вода, вероятно, я бы получил значительную пользу, если бы врачи сообразовались с моим слабонервным сложением и заставили бы меня меньше пить и купаться в воде, разведенной с прохладною».

Футурист В. В.Каменский восхвалял отечественные минеральные воды в стихотворной форме:

«Углекислые ванны нарзана,

Исцеляя недужных людей,

От министра до простого пейзана,

Воплощают людей в лебедей»

А вот Ильф и Петров о достоинствах курорта отзывались весьма иронично (из книги «12 стульев»):

«Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный (конусом кверху) провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором можно было увидеть на дне провала небольшую лужицу малахитовой зловонной жидкости. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек. Остап сразу же выяснил, что Провал для человека, лишенного предрассудков, может явиться доходной статьей.

«Удивительное дело, — размышлял Остап, — как город не догадался до сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное, куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение».

И Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и создавшаяся ситуация. Он остановился у входа в Провал и, трепля в руках квитанционную книжку, время от времени вскрикивал:

- Приобретайте билеты, граждане. Десять копеек! Дети и красноармейцы бесплатно! Студентам — пять копеек! Не членам профсоюза — тридцать копеек.

Остап бил наверняка. Пятигорцы в Провал не ходили, а с советского туриста содрать десять копеек за вход «куда-то» не представляло ни малейшего труда. Часам к пяти набралось уже рублей шесть. Помогли не члены союза, которых в Пятигорске было множество. Все доверчиво отдавали свои гривенники, и один румяный турист, завидя Остапа, сказал жене торжествующе:

- Видишь, Танюша, что я тебе вчера говорил? А ты говорила, что за вход в Провал платить не нужно. Не может этого быть! Правда, товарищ?

- Совершеннейшая правда, — подтвердил Остап, -- этого быть не может, чтоб не брать за вход. Членам союза — десять копеек. Дети и красноармейцы бесплатно. Студентам — пять копеек и не членам профсоюза — тридцать копеек.

Перед вечером к Провалу подъехала на двух линейках экскурсия харьковских милиционеров. Остап испугался и хотел было притвориться невинным туристом, но милиционеры так робко столпились вокруг великого комбинатора, что пути к отступлению не было. Поэтому Остап закричал довольно твердым голосом:

- Членам союза — десять копеек, но так как представители милиции могут быть приравнены к студентам и детям, то с них по пять копеек. Милиционеры заплатили, деликатно осведомившись, с какой целью взимаются пятаки».