Правила жизни предпринимателей XIX века: наставления и приключения Вернера фон Сименса, Николая Варенцова и Эндрю Карнеги

Вернер фон Сименс 1816–1892

Немецкий инженер, изобретатель, ученый, промышленник, основатель фирмы Siemens, общественный и политический деятель. Фирма Сименса первой стала прокладывать линии телеграфа сначала в Германии, а затем и по всему миру, в частности в России. Автор многих изобретений и усовершенствований в области электротехники.

Мое сердце всегда лежало к чистой науке, но мои труды и достижения по большей части относились к прикладной сфере.

С младых ногтей моей целью всегда было основание предприятия мирового значения, подобного фуггеровскому, которое наделило властью и авторитетом не только меня, но и моих потомков, а также дало средства к существованию моим братьям, сестрам и прочим близким родственникам. Это стремление проистекало из занятий с нашим учителем Шпонхольцем: он пробуждал в нас, ленивых юнцах, невиданное прилежание, рассказывая истории, в которых мы видели себя способными одним махом решить все проблемы наших родителей.

В детстве мы с братом Гансом часто совершали нападения —и, должен сказать, небезуспеш­ные — на ворон и всяческих хищ­ных птиц при помощи самодельных арбалетов, в обращении с которыми мы добились больших успехов. Однажды во время охоты мы повздорили, и я позволил себе восполь­зо­ваться своим правом сильного. Брат мой счел такое поведение недостойным и потре­бовал, чтобы мы решили спор таким способом, при котором я не мог бы воспользоваться своей превосходящей силой. Решили стреляться на арбале­тах — по правилам, которые мы слышали в изложении нашего отца, когда он рассказывал о своих студенчес­ких годах. Отмерили десять шагов, и по моей команде оба одновремен­но выстрелили оперенными стрелами, наконечниками которых служили вязальные спицы. Ганс стрелял хорошо. Его стрела пробила кончик моего носа и вошла прямиком под кожу. На наш общий крик прибежал отец, который вытащил стрелу и уже был готов выпороть брата, но я встал между ними и сказал: «Отец, Ганс не виноват, у нас была дуэль». До сих пор помню озадаченное лицо отца, который не мог покарать за то, в чем сам когда-то принимал участие и что считал вполне достойным. Он положил розги на место и сказал лишь: «Впредь забудьте об этих глупостях».

Признание всегда доставляло мне радость, но мне всегда было отвратитель­но какое-либо самопродвижение — как и овации в мой адрес. Пожалуй, мое постоянное стремление к тому, чтобы «быть, а не казаться» и чтобы мои заслу­ги обнаружива­лись сначала другими, было лишь особой формой тщеславия.

Наука не существует ради самой себя, только с целью утолить жажду позна­ния небольшого количества своих служителей. Ее предназначение состоит в том, чтобы приумножать сокровища знаний и могущество человеческой расы.

Меня приговорили к заключению в Магдебургской крепости. Перспектива как минимум полугодового лишения свободы без каких-либо занятий была не из приятных, но я утешал себя мыслью о том, что у меня будет много времени для научных изысканий. По пути в крепость я нашел аптеку и запасся необходимыми материалами для проведения экспериментов по электролизу… Полагаю, один из самых счастливых моментов в моей жизни настал, когда серебряная чайная ложка, которую я окунул в мензурку с раство­ром гипосульфита золота и соединил с цинковым электродом гальванического элемента Даниэля, в то время как медный электрод был соединен с луидором   в качестве анода, за несколько минут превратилась в золотую, сияющую наияр­чайшим и наичистейшим блеском. Гальваническое золочение было тогда, по крайней мере в Германии, все еще в новинку. Я почти сразу же заключил сделку с магдебургским ювелиром, который, услышав о таком чуде, посетил меня в крепости; я уступил ему право использования своего процесса за сорок луидоров, что обеспечило меня средствами, необходимыми для проведения дальнейших экспериментов.

Сами по себе идеи стоят немного. Их ценность заключается в практическом применении.

Одна из основных причин быстрого роста наших фабрик состояла, на мой взгляд, в том, что наша продукция была по большей части результатом наших же изобретений. Хотя в большинстве случаев они не были защищены патен­тами, тем не менее они давали нам начальное преимущество перед конкурен­тами, которые обычно оставались таковыми до того момента, пока мы опять не вырыва­лись вперед посредством новых усовершенствований.

Удовлетворительное развитие постоянно растущей фирмы зависит от искреннего, доброволь­ного участия всех работников в продвижении ее интересов. Для дости­жения такового я счел крайне необхо­димым, чтобы все, кто связал свою жизнь с фирмой, получали часть ее прибыли в зависимости от результатов своего труда.

Во время сооружения телеграфной линии между Кельном и бельгийским городом Вервье я познакомился с владель­цем станции голубиной почты между Кельном и Брюсселем, чей важный и выгодный бизнес был близок к полному краху в связи с прокладкой электрического телеграфа. Когда супруга предпри­нимателя, сопровождавшая его в поездке, пожаловалась мне на это, я посове­товал паре отправиться в Лондон и создать там вместе с моим кузеном, совет­ником Сименсом, службу передачи [биржевых] новостей. Они воспользовались моим советом с огромным успехом: телеграфное агентство Рейтера и его осно­ватель, богатейший барон Рейтер, имеют сегодня мировую репутацию.

Бытует мнение, что мы могли завершить свой грандиозный и в целом доволь­но прибыльный проект в России только лишь при помощи взяток. Могу вас заверить, что это отнюдь не так. Возможно, причина кроется в том, что мы всегда вели переговоры с высшими чиновниками, а скорейшее налаживание телеграфного сообщения было целью государственной важности. Все это, впрочем, не означает, что мы никогда не вознаграждали чиновников более скромных — по обычаю этой страны — за помощь при непосред­ственном соору­жении наших телеграфных линий.

Подлинный русский, то есть уроженец Великороссии, представляет собой истинное промежуточное звено между азиатами и европейцами и является, таким образом, необходимым и успешным движителем европейской цивили­зации на Восток. Обратный процесс, о котором так часто нынче мечтают рус­ские панслависты, возрождение «гнилого Запада» с помощью природной энергии Азии, имеет мало шансов на реализацию когда-либо.

Массы обычно волнуют не большие и серьезные вопросы, а небольшие неудобства, в течение длительного времени восприни­маемые как проявления деспотиз­ма… [Во время революции в Берлине 1848 года], забравшись на стол посреди Замковой площади, князь Лихновски обратился к толпе громким, хорошо различимым голосом. Он сказал, что Его Величество Король великоду­шием и милостью своей положил конец распрям, отвел все войска и полностью посвятил себя защите своих подданных. Все требования будут удовлетворены, и теперь всем следует спокойно разойтись по домам. На вопрос из толпы о том, действительно ли будут удовлетворены все требования, он ответил:

— Да, все, господа!

— И насчет курения? — спросил кто-то еще.

— Да, и насчет курения.

— И в саду Тиргартен?

— Да, в саду Тиргартен вы тоже можете курить, господа.

— Ну, тогда пошли по домам.

Человек без желаний враждебен к любым удобствам цивилизо­ванной жизни. Только когда такие желания пробуждаются и человек привыкает к труду ради их удовле­творения, усилия по приобщению его к цивилизации (в обществен­ном и религиозном смысле) могут достичь цели. Начинать же с таких усилий всегда означает достижение лишь иллюзорных результатов.

Николай Варенцов 1862–1947

Представитель рода переславль-залесских и московских купцов Варенцовых; предприниматель, мемуарист. Занимался оптовой торговлей хлопком, шерстью, каракулем.

Я придерживался всегда правила: падать духом не следует, а нужно что-нибудь предпринять.

Моя слава — большого шалуна — составилась обо мне с первого класса и хорошо укрепилась в головах воспитателей и учителей.

Не образование уничтожает скверный порок воровства, а хорошее нрав­ственное воспитание детей с самого раннего возраста владеть своими желания­ми и чувствами.

Вообще все люди суеверны, но купечество отличалось в особенности. Так, по понедель­никам не начинать никаких серьезных дел, то же — по трина­дцатым числам. Страшились разбить зеркало, трех зажженных свечей в одной комнате, по возвра­щении с похорон домой прежде всего бежали к изразцовой печке, приложить руки к ней, делая это даже летом. За стол не садились в количестве тринадцати лиц. Все эти приметы сулили смерть кому-нибудь из близких, а потому тщательно следили, чтобы все это не делать.

Обыкновенно деньги, почет, окружающие молодых людей с еще не устано­вившимся характером, производят быстро разрушающее действие.

Александр Иванович Батурин кончил курс в каком-то среднем учебном заведении, откуда поступил на службу в Товарищество Саввы Морозова на должность приказчика. Прослужив несколько лет, зарекомендовал себя хорошо, и правление им было довольно. В это время скончался главный доверенный, заведующий торговлей, и Тимофей Саввич решил назначить Батурина на должность умершего. Через год оказалось что-то около миллиона потери за покупателями. Собрав­шееся правление высказалось: удалить с этого поста Батурина как человека малоопытного. Тимофей Саввич не согласился с таковым заключением и сказал: «Обучение Батурина обошлось дорого Товариществу; пригласив другого, опять придется платить за обуче­ние, так не лучше ли Батурина оставить? Он не глупый и способ­ный, а первая его неудача послужит наукой ему на всю жизнь!» Слова Тимофея Саввича совер­шенно оправдались: из Батурина вышел хороший доверенный, и впослед­ствии он сделался директором Товарищества.

Не всегда и не везде можно руководствоваться способами, применяемыми в культурных государствах для устройства жизни рабочих по рекомен­дации либе­ральных идеалистов. Что в Германии дает рабочим наслаждение и счастье, то у нас им — тоску и скуку.

У меня сложилась привычка с полученными счетами при уплате мною обра­щаться очень небрежно: мял их в кулаке и засовывал в карман пальто, тем смущал людей с плохими наклонностями, думающих, что счета мною броса­ются, а потому можно будет требовать уплаты по ним вторично. Но между моими многими привычками была и хорошая, которой держался всю жизнь: при подаче счета немедленно уплачивать по нему, если не требовалось особой проверки.

Я никогда не обращался сначала к высокопоставленным лицам, хотя имел для этого возможность, а начинал всегда с маленьких чиновников и с их помощью заканчивал дела гораздо скорее и успешнее.

Многим покажется странным, что некоторые купцы, жертвующие на благо­творительность тысячи, даже миллионы, в то же время, чтобы не переплатить в провизии какой-то десяток рублей, ездят по базарам, торгуются, волнуются, затрачивая на это много труда и времени. Как все это понять? Объяснить можно разве только тем, что при постоянных своих покупках, нужных им для их тор­говли, образуется у них вроде привычки от сосредоточия их ума, силы воли в одном месте сердечных желаний — не передать, а потом все это переходит и на мелочи, для них неважные, как, например, переплата в про­визии или на извозчиках. Мне приходилось быть свидетелем, как купец, торговавшийся с извозчиком чуть ли не до пота, расплачиваясь с ним, отдал ему вдвое со сторго­ванной суммы, говоря: «Возьми, и тебе нужно нажить!» — с довольством на лице, что он все-таки сумел добиться своего у извозчика. Недаром купцы говорят: «Купить — блоху поймать, продать — что вшу убить!»

Трудно испорченному человеку войти в полное нравственное равновесие.

Я обыкновенно держался правила выбирать кушанья, соответствующие сезону и приготовленные из местной провизии. В одно из посещений Вены я зашел в один из лучших ресторанов, где в прейскуранте увидал блюдо под наименованием «русские блины». Решился заказать, стосковавшись по ним. Подали засушенные сладкие блинчики, намазанные прокисшей зернистой икрой. Могу уверить, что такой мерзости в продолжение своей жизни никогда не ел. Это было мне наказанием за отступление от установив­шегося у меня правила — есть кушанья той страны, где живешь.

К Бахрушиным очень применима хорошая пословица: «Добрая слава под столом лежит, а дурная по дорожке бежит». Их умеренная жизнь, с наимень­шими затратами на свои прихоти, истолковывалась как жадность к деньгам, скряжничество. Мой знакомый, [Демидов], с возмущением рассказывал: «Был вчера в театре, в антракте в фойе встретил Николая Петровича Бахрушина, с ним разговорился, смотрю: он вытаски­вает из своего брючного кармана яблоко и подносит его мне с милой улыбкой. Я, конечно, отказался и демон­стративно при нем же подошел к буфету, где купил себе яблоко, этим дав понять ему: как не стыдно такому миллионеру таскать с собой яблоки, только чтобы не переплатить в буфете какие-то гроши…» [Я это] объясняю только завистью к богатому человеку. Николай Петрович, как расчетливый человек, не любил пускать пыль в глаза, покупал фрукты во фруктовой лавке. Яблоки ему обходились по 4–5 копеек за штуку, а в театре за таковое же яблоко при­шлось бы платить рубль. Демидов, осуждающий Н. П. Бахру­шина, в то же время, как потом обнаружилось, не стеснялся обкрадывать своих хозяев, а потому ему платить по рублю за яблочко чужими деньгами не было жаль.

Я всегда придавал большое значение при оплате за труд отчислению известного процента с прибыли, а на большие определенные вознаграж­дения смотрел недоброжела­тельно: большое жалованье только может испортить и понизить трудоспособ­ность энергичного и дельного человека, отнять у него инициативу и некоторое самопожертвование при могущих быть случайностях.

Год освобождения крестьян от крепостного права можно считать новой эпохой для русского купечества, начавшего быстро развиваться в смысле больших достижений в промышленности и в торговле.

Сумасбродства нашей аристократии, пожалуй, очень схожи с безобразием нашего богатого купечества; как те, так и другие проявляли его с одурма­нен­ными головами от выпитого вина и от сознания своего превосходства перед другими обыкновен­ными смертными. Разбогатевшему купцу кажется, что он сверхчеловек, что ему все доступно и возможно: чего только его нога хочет!

Эндрю Карнеги 1835–1919

Американский предприниматель, крупный сталепромышленник, мультимиллионер и филантроп. Организовал дешевое и эффективное массовое производство сталь­ных рельсов для железнодорожного транспорта, в 1880–90-е контролировал большую часть металлургической промышленности США. Основатель нескольких благотворительных фондов, действующих в настоящее время.

Я прожил долгую-долгую жизнь, полную неприятностей, но есть один любопытный факт: девять десятых из них так и не случились.

Никогда я ничего не понимал в паровых машинах, но старался вникнуть в тот гораздо более сложный механизм, который называется человеком.

Я весьма огорчился, когда однажды в школе один нахальный великовозраст­ный юноша сказал мне, что Шотландия гораздо меньше Англии. Я тотчас же побежал к дяде, чтобы поделиться с ним огорчением, но он утешил меня следующими словами: «Ничего подобного, дружок! Если бы Шотландию разгладили вальком и она стала такой же плоской, как Англия, то оказалась бы гораздо больше Англии. А разве ты хотел бы разгладить наши горы?»

Я никогда не испытывал недостатка в шотландской осторожности, но про­мышленным отцам-основателям Питтсбурга я, по-видимому, то и дело казался бесшабашным смельчаком. Они были старыми, а я был молод — в этом и было все дело.

Готов биться об заклад, что тысяча американцев, прибывших в новую страну, сумеют организоваться и создать школы, церкви, газеты — одним словом, все, что относится к культуре, прежде чем такое же число англичан успеет столко­ваться насчет того, у кого из них более почтенная родословная и, следователь­но, кто из них благодаря заслугам своих отцов имеет большее право на пер­венство.

Мой первый деловой опыт связан с разведением кроликов. Я заручился на все лето услугами моих товарищей (как настоящий работодатель), и за это назначил единственным вознаграждением то, что новорожденные кролики назывались их именами. Когда я однажды в 1898 году во время поездки по Шот­ландии остановился в одной маленькой гостинице, ко мне подошел какой-то господин и представился. Это был мистер Макинтош, крупный шотландский мебельный фабрикант и, как я потом убедился, превосходный человек. Он сказал, что очень рад познакомиться со мной теперь, потому что некогда принадлежал к компании тех мальчиков, которые собирали корм для моих кроликов. Он боится, что не всегда добросовестно исполнял свои обязан­ности, но все же один из моих кроликов был назван его именем.

Юноша, стремящийся добиться победы в борьбе за существование, должен опасаться не сыновей и родствен­ников богачей, а тех незаметных аутсайдеров, которые получают призы на скачках. И чаще всего ими ока­зываются те, кто начал карьеру с подметания конторы.

Я по сей день помню, как меня точно светом озарило, когда я прочел страницы [Чарльза Дарвина], уяснившие мне истинный принцип эволюции. Человек спосо­бен к бесконечному совершенство­ванию. «Все хорошо, потому что идет к лучшему» стало с тех пор моей любимой мыслью и настоящим источником утешения.

Качество работы — самая верная основа всякого предприятия. Позже, но только значительно позже, можно подумать и о цене.

Ни разу в жизни я не купил со спекулятивными целями ни одной акции. Я придерживался правила никогда не покупать то, что не могу оплатить, и не прода­вать то, что мне не принадлежит.

Еще долго после того, как Англия утратит свое первенствующее значение промышленного государства — не по своей вине, а потому, что ее опередят другие страны, — еще долго после этого она будет играть роль современной Греции среди других народов и содействовать их духовному подъему.

Царство Божие не в прошедшем и не в будущем, а в настоящем, здесь, на земле. Все наши обязан­ности относятся к настоящему миру и настоящему времени, и тщетны все стремления заглянуть за эти пределы.

Чем больше развивается наша культура, тем короче должен становиться рабочий день. Восемь часов работы, восемь часов сна и восемь часов отдыха.

Перед одной из своих ежегодных поездок в Шотландию я прощался со своими служащими на заводе и выразил сожаление, что они должны работать в жаркое время года, между тем как я даю себе отдых каждое лето. В ответ на это один из служащих сказал мне: «Но вы не подумали о том, какой это отдых для нас всех, когда вы уезжаете».

Каждый, кто имеет малейшую возможность, должен совершить кругосвет­ное путешествие даже ценой больших жертв.

Многие условия жизни и законы природы кажутся нам несправед­ливыми и жестокими, но есть целый ряд таких, которые поражают своей красотой. К их числу, без сомнения, относится любовь к родине, не интересую­щаяся тем, какова эта родина и где она лежит.

Первый получает устрицу, а второй — ракушку от устрицы.