Пёрл Харт о своей жизни: охота за золотом, побег от полицейских и другие приключения на Диком Западе

30 мая 1899 года произошло одно из последних крупных вооруженных ограблений пассажирского дилижанса в истории Дикого Запада. По подо­зрению в соучастии была арестована 28-летняя Пёрл Харт. Для Америки того времени это было удивительно: подобные преступления совершали исклю­чи­тельно мужчины. В октябре Харт бежала из тюрьмы, но ее быстро поймали и снова судили. В суде она упирала на то, что нужда­лась в деньгах, чтобы пови­даться с умирающей матерью, и присяжные признали девушку неви­новной. Однако сразу после оправдания Харт снова арестовали, обвинив в «пре­пятствовании работе почтовой службы США» (пассажирские дили­жансы выполняли одновременно функции почтовых). В тюрьме Харт была единственной женщиной — и на особом положении: ей разрешалось прини­мать посетителей и фотографироваться для журналов. Да и выпустили ее существенно раньше окончания пятилетнего срока. Еще до октябрьского побега журнал Cosmopolitan взял у Харт интервью и опубли­ковал в виде рассказа от первого лица.

Когда мне было всего шестнадцать, я еще училась в интернате и влюбилась в мужчину, которого встретила в городке неподалеку. На меня было несложно произвести впечатление. Я ничего не знала о жизни. Брак был для меня просто словом. Ему не составило труда меня уговорить — однажды ночью я сбежала с ним, и мы поженились. Какое-то время я была счастлива — но недолго. Муж начал меня бить, и в конце концов я ушла и уехала к своей матери в деревню Линдсей, откуда я родом.

Вскоре муж прислал за мной людей, и я вернулась. Я любила его, а он обещал исправиться. Не прошло и двух недель, как он снова стал меня бить; я терпела побои сколько смогла, а потом снова ушла. Это было сразу после закрытия Всемирной выставки в Чикаго, осенью 1893 года. Вместо того чтобы снова вернуться к матери, что мне следовало сделать, я села на поезд в Тринидад (штат Колорадо). Мне было всего двадцать два — симпатичная, отчаянная, разочарованная девушка, готовая на все.

Я не хочу подробно рассказывать об этом периоде своей жизни. Достаточно сказать, что я перебиралась из одного города в другой, пока не оказалась в Финиксе (штат Аризона). Там я случайно столкнулась на улице с мужем. К тому времени я уже не была невинной школьницей, которую он соблазнил и увез из дома от отца, матери, родственников и друзей; я сильно изменилась. Я испытала жизненные трудности и многое узнала о безжалостности этого мира. Но старая любовь вернулась. Я пыталась сопротивляться ей, понимая, что, если я снова к нему вернусь, мне будет только хуже, но проиграла эту битву. Я вернулась. Мы прожили вместе три года, и я была счастлива, потому что страстно любила мужчину, фамилия которого стала и моей. В первый год нашей совместной жизни у нас родился мальчик, а потом, пока мы еще жили вместе в Финиксе, девочка.

Он был недоволен. Он начал избивать меня как прежде, и я ушла от него в третий раз, поклявшись больше никогда с ним не разговаривать. Я отправила детей домой к маме и отправилась на восток, где работала горничной. Время от времени я получала известия о муже. Я пыталась забыть его, но не могла. Он был отцом моих детей, и я любила его, несмотря на все зло, которое он мне причинил.

Через два года после того, как я оставила его в третий раз, он узнал, где я живу. Он приехал и стал умолять меня вернуться вместе с ним на Запад, снова обе­щая, что все будет хорошо. Я поехала с ним в Тусон (штат Аризона). Когда деньги, которые я успела скопить, кончились, он снова принялся бить меня, и я провела многие месяцы в аду. Наконец он записался в полк Маккорда и ушел на войну. Что же до меня — я отправилась обратно в Финикс и кое-как сводила концы с концами.

Я устала от жизни. Я хотела умереть и три или четыре раза пыталась покон­чить с собой. Каждый раз меня кто-то останавливал, и наконец я устроилась поваром, готовила для шахтеров в Маммоте. Какое-то время я там пожила — в палатке на берегу реки Хилы. Работа показалась мне слишком тяжелой, так что я сложила свои пожитки в повозку и отправилась в Глоуб. Мне, однако, пришлось вернуться, потому что лошади не осилили груз. Мужчина по имени Джо Бут тоже направлялся в Глоуб, и мы договорились с двумя парнями-мор­монами, что они перевезут всю нашу поклажу в Глоуб за восемь долларов. Мы заночевали в трех милях от Глоуба, а на следующий день поселились там, и я снова стала работать в шахтерском общежитии. Потом одна из больших шахт закрылась, и я осталась без работы.

Я скопила немного денег. Один из моих братьев нашел мой адрес и попросил денег, чтобы выбраться из передряги. Я отправила ему все, что у меня было, и только собралась переехать в другой город, как снова появился муж. Его демобилизовали, и он выследил меня в Глоубе. Работать он не собирался и хотел, чтобы я его содержала. Мы в очередной раз разругались и расстались. С тех пор я его не видела — надеюсь, и не увижу.

Вдобавок ко всем моим трудностям как раз в это время я получила письмо с сообщением о том, что мама умирает и, если я хочу застать ее в живых, мне надо поскорее приехать домой. Это письмо свело меня с ума. Чем бы я ни за­нималась и где бы я ни была, мама была моим самым дорогим и самым настоя­щим другом, и мне обязательно надо было ее увидеть, прежде чем она умрет. Денег у меня не было. Взять их было негде. Как я сейчас понимаю, у меня случилось временное помутнение рассудка.

Джо Бут, который вместе со мной заказывал перевозку вещей в Глоуб, сказал, что у него есть застолбленный участок на месторождении, и предложил нам вдвоем накопать достаточно золота, чтобы заработать на проезд в Канаду. Так мы и сделали — работали день и ночь не переставая. Это ни к чему не привело. Участок оказался пустым. Я работала киркой и лопатой как мужчина и скоро начала носить мужскую одежду. Я никогда в жизни так не уставала, хотя тяжелой работы на мою долю выпало немало.

Когда мы убедились, что на участке нет ни намека на золото, я была в бешен­стве. Я хотела увидеть мать. Это было единственным моим желанием. Бут мне сочувствовал, но и у него не было ни денег, ни возможности их достать. Он пред­ложил ограбить дилижанс на Глоуб. Я была против. Он считал, что это единственный способ разжиться деньгами. Тогда я начала уступать в том, что касается моральной стороны вопроса, но сказала, что боюсь грабить дилижанс. Для женщины моего сложения это казалось отчаянным планом. В конце концов Джо сказал, что это не очень сложно и что никто не постра­дает.

— Все, что нужно для любого ограбления, — сказал он, — это решительный вид.

— Джо, — сказала я, — если ты обещаешь, что никто не пострадает, я пойду с тобой.

Он пообещал, и мы стали планировать. В день ограбления мы сели на лошадей и направились по горам и ущельям к дороге на Глоуб. Мы медленно ехали по дороге, пока не добрались до крутого поворота, который лучше всего подхо­дил для нашего предприятия. Тут мы остановились и стали ждать, пока не услы­шали звук приближающегося дилижанса. Тогда мы медленно двину­лись вперед и вскоре увидели, как дилижанс выезжает из-за поворота. Мы остановились на обочине. Джо вытащил свой «сорок пятый» и сказал:

— Руки вверх!

Я вытащила свой маленький «тридцать восьмой» и тоже взяла пассажиров на мушку. Джо говорит мне:

— Слезай с лошади.

Я слезла, а он продолжал держать людей под прицелом. Джо приказал им выйти из дилижанса. Они были сильно напуганы. Тут я поняла, как просто делается то, что мы задумали.

Джо велел мне обыскать пассажиров на предмет оружия. Я тщательно обыскала каждого. Пистолетов у них не было. Джо показал на дилижанс. Я подошла и осмотрела его, обнаружив, что отважные пассажиры оставили там два пистолета, когда им приказали выйти. Честно говоря, не понимаю, зачем мужчины носят револьверы, потому что они почти всегда расстаются с ними ровно тогда, когда самое время их применить. В качестве игрушек лучше использовать что-нибудь другое. Я отдала Джо «сорок четвертый», а «сорок пятый» оставила себе. Тогда Джо велел мне обыскать пассажиров на предмет денег. У парня, который дрожал сильнее всех, я нашла 390 долларов. Его так трясло, что я с большим трудом смогла засунуть руку ему в карманы. Другой парень, этакий франт с прямым пробором, стал рассказывать мне, что очень нуждается в деньгах, но ему пришлось расстаться с 36 долларами и 12 центами. Потом я обыскала последнего пассажира, китайца. Он был примерно моего сложения и напуган до смерти. Его одежда облегчила мою задачу, но нашла я всего пять долларов.

Еще несколько долларов было у кучера, но, проведя военный совет, мы решили его не трогать. Потом мы выдали каждому пассажиру благотворительный взнос в размере одного доллара и велели им ехать дальше. Джо предупредил, что, если они дорожат своей жизнью, он не советует им оглядываться.

Мы с Джо проехали несколько миль по дороге, обсуждая дальнейшие действия. Потом мы свернули направо. Мы искали самые труднопроходимые и трудно­дос­туп­ные места. Мы петляли над ущельями и снова проезжали по тем же ущельям, чтобы спутать следы, которые, как мы знали, очень скоро станут горячими. Эта часть нашего плана, необходимая, чтобы запутать полицейских, была самой опасной, как я сейчас понимаю; вспоминая ту безумную гонку, ту попытку уйти от последствий нашего бескровного преступления, я удивля­юсь, что мы вообще остались живы. Мы неоднократно подвергали себя смер­тель­ному риску. Лошади тоже несколько раз оказывались в очень опасных ситуациях. Сейчас мне кажется, что только охватившее меня возбуждение позволило мне пережить эту головокружительную скачку по крутым тропам и обрывистым ущельям. Не знаю, как нам удалось это сделать. Заслышав какой-то шум в горах и ущельях, мы часто начинали бояться, что преследова­тели нас вот-вот настигнут, но каждый раз это оказывалось лишь эхом нашей совести и чувства вины.

Только с наступлением темноты мы снова вышли на дорогу рядом с Кейн-Спрингс. Здесь Джо оставил меня с лошадьми, а сам пошел проверить, безопасно ли двигаться по дороге. Выяснилось, что все спокойно. Тогда мы поехали в сторону Риверсайда, проехав мимо него уже около десяти часов. Мы проехали еще шесть миль, пересекли реку и разбили лагерь, где и переждали остаток ночи и весь следующий день, стреножив лошадей.

Как только стемнело, мы направились к железной дороге. Лошади очень устали, но мы наткнулись на большой стог сена и немного их покормили, а потом двинулись дальше, остановив­шись в шести милях от Маммота. Нас там хорошо знали, так что надо было прояв­лять как можно большую осторожность. Сначала мы залегли в кустах и вскоре услышали шум от повозок и всадников, что нас очень насто­ро­жило. Мы подо­жда­ли, пока шум не затих вдали, а потом тихо подобрались к склону большого холма из песчаника, на котором было много пещерок, или скорее дыр, округ­лой формы, диаметром чуть больше ширины человеческого тела.

Добравшись до этого безопасного места, мы обнаружили, что оно служит пристанищем пекари, то есть диким кабанам, которых много в этих местах. Эти кабаны могут напасть, если почувствуют себя в опасности. Однако наша ситуация не оставляла нам времени подумать о других возможностях. Мы выбрали одну из пещер подходящего размера. Джо полез туда первым, я за ним. Конечно, нам приходилось еще остерегаться гремучих змей, поэтому продвигались мы очень медленно. После двадцати футов Джо остановился и сказал, что видит впереди два горящих глаза и намерен выстрелить в их сторону. Признаюсь, мне было очень жутко, но мы оказались между молотом и нако­вальней, так что я прислушивалась и ждала сообщения от Джо об успешном разрешении ситуации. Зверь был застрелен и оказался большим пекари. Вскоре пороховой дым стало трудно переносить, и, поскольку развернуться было невозможно, мы задом подползли ко входу, где было больше свежего воздуха. Мы провели так весь день — и то был очень длинный день!

Когда стемнело, мы оседлали лошадей. Джо пробрался в Маммот, чтобы раздо­быть еды и табака, и вернулся без происшествий. Проехав Маммот, мы пере­секли реку и добрались до школы; тут мы спрятались в кустах на дальнем конце большого поля. Мы накормили лошадей и набрали мешок сена с собой. Уставшие, мы забыли о своих заботах и крепко заснули. На рассвете Джо при­готовил поесть, и мы двинулись дальше, но, проехав десять миль, мы уви­дели, что лошади подают признаки крайней усталости; тут я поняла, как многое от них зависит, и готова была сделать все, чтобы дать им отдохнуть и поесть. Я выразила своему спутнику свое мнение о нашей ситуации, предложив отпустить лошадей и найти других, либо просто бросить лошадей и идти пешком, либо разделиться ради нашей безопасности. Он был категорически против, и мы продолжили свой путь, проехав мимо фермы поселенца-мекси­канца и потом упершись в широкую канаву. Моя лошадь перепрыгнула ее, а лошадь Джо свалилась в воду, и какое-то время мне казалось, что они оба сейчас утонут. В конце концов они сумели выбраться. Пока они боролись за жизнь, я сидела в своем седле, не в силах что-либо предпринять.

Этот день, который оказался нашим последним днем на свободе, по крайней мере на какое-то время, мы провели отсыпаясь и готовя еду. Пошел сильный ливень, и нам было очень тяжело. Ночью мы отправились дальше и ехали до пяти утра. Сразу после рассвета мы наткнулись на пуму и гнались за ней две мили, но так и не смогли ее застрелить. После этого мы устроили привал, но как следует поспать нам было не суждено. Часа через три нас разбудили крики и выстрелы. Мы вскочили и схватили пистолеты, но обнаружили, что дула двух винчестеров в руках помощников шерифа смотрят прямо на нас. Сопротивление было, мягко говоря, бесполезно, и мы подняли руки. В момент нашего задержания мы были в двадцати милях от Бенсона — железнодорожной станции, к которой направлялись. Если бы мы туда добрались, думаю, нам удалось бы бежать.

Нас отвезли сначала в Бенсон, оттуда по железной дороге через Тусон в Каса-Гранде, а оттуда во Флоренс. Обращались с нами хорошо. Больше всего мы страдали от зевак, которые приходили посмотреть и понасмехаться над нами. Я бы с удовольствием повстречалась с этими ребятами в обстоятельствах, в которых мы встретились с пассажирами дилижанса, просто чтобы посмот­реть, чего они стоят.

20-го [июня 1899 года] меня перевели в тюрьму в Тусоне, так как условия тут больше подходят для женщины, но мне было очень тяжело расставаться с Джо, который проявлял такую заботу обо мне во время нашей бешеной гонки. При­чи­ной всех его бед была попытка найти денег, чтобы я смогла увидеться с ма­мой. При расставании мы поклялись не отбывать свой срок до конца, а найти покой для наших уставших душ. Конечно, ни для кого не секрет, что я пыта­лась покончить с собой в день нашего расставания во Флоренсе, и сегодня я сожа­лею о том, что эта попытка не удалась.