От Марии Магдалины до «Прекрасной ирландки»: самые известные рыжики в истории искусств

Рыжие волосы редкость, но почему мы считаем их носителей особенно притягательными или прирождённо похотливыми? Почему Боттичелли решил дать своей Венере — богине секса, красоты и любви — длинные пряди цвета спелой ржи? Что побудило Россетти преследовать по улице Алексу Уайлдинг — женщину, которую он потом изобразил на картине «La Ghirlandata» (1873) и других работах — и умолять её позировать? (По словам Джеки Коллис Харви, автора книги «Красный. История рыжих», Россетти был «абсолютно классическим примером человека, помешанного на рыжих, неконтролируемо помешанного».)

На начальном этапе эволюции люди развили способность различать красные, зелёные и синие цвета, что помогало им (среди прочего) выбирать спелые, ярко окрашенные фрукты в преимущественно зелёной листве. «И это ещё до всех ассоциаций с огнём, теплом, солнцем и кровью», — продолжает Харви. Таким образом, красный — это очень «интуитивный» цвет, связанный с выживанием, сексом и сильными эмоциями.

Мария Магдалина из Нового Завета, которая долгое время считалась раскаявшейся блудницей, — одна из самых ранних и наиболее распространённых фигур в истории западного искусства, которую изображают с рыжими волосами, что передаёт её греховную суть. Независимо от того, сидит ли она смиренно с Библией, как у Пьеро ди Козимо в конце XV века, или раскинулась обнажённой в пещере, как её написал Жюль Жозеф Лефевр в 1876 году, огненно-рыжие волосы этой женщины всегда были точкой притяжения.

На картине Караваджо «Марфа и Мария Магдалина» (ок. 1598) зритель видит момент её духовного превращения из блудницы в благочестивую верующую. Её рыжие волосы становятся артефактом прошлого, которое она оставляет, чтобы последовать за Христом.

Представление Марии Магдалины как женщины, одновременно олицетворяющей грех, добродетель, похоть и целомудрие, несомненно, вызывает определённый эстетический и культурный конфликт. Во многих отношениях он отражает полярную стигматизацию рыжих в нашем обществе. Ангельские или демонские, потусторонние или приземлённые — волосы цвета меди сообщают о крайностях. Чаще всего интерпретации — независимо от того, «хорошие» или «плохие» — связаны с двумя понятиями: пол и класс.

Если огненные волосы делают чувственными и экзотичными женщин (Мария Магдалина может быть и грешна, но она, по крайней мере, «чертовски» привлекательна), то практически не добавляют шарма противоположному полу. «Факт в том, что этот цвет работает как эталон женской красоты, но становится своего рода недостатком применимо к мужчинам», — пишет Харви. Черта, которая делает рыжеволосых женщин притягательными, по иронии судьбы наделяет рыжеволосых мужчин непривлекательностью. Такими в течение многих веков изображали предателей, воров, правонарушителей и прочих презираемых — и это сформировало стереотип, от которого часто страдают мужчины с «пылающими» шевелюрами.

Иуда Искариот, ученик, предавший Иисуса, вместе с Марией Магдалиной входит в число библейских персонажей, чьи волосы чаще всего красят в красный. В этом случае цвет не идеализирует фигуру и не делает её сексуальной — это признак вырождения. Такое представление о рыжеволосых людях как предателях родилось из антисемитских убеждений в средневековой Европе, когда «евреи были убийцами Христа и похитителями христианских детей», поясняет Харви в своей книге. Предубеждение против евреев стало предубеждением против рыжих волос. Веснушки в средневековой Германии часто называли Judasdreck («грязь Иуды»), подтверждая веру в то, что физические атрибуты, часто дополняющие с рыжие волосы, сигнализируют, что человеку доверять нельзя.

Так же обстояло дело и на Руси. В русском языке существует множество неприятных пословиц о рыжих, например, «рыжий да красный — человек опасный» или «с чёрным баню не топи, с рыжим дружбу не води». В довершение всего указом Петра I рыжеволосым запрещалось занимать руководящие должности и свидетельствовать в судах: «…понеже Бог шельму метит!».

На холсте Антониса ван Дейка (чьи собственные волосы были медного цвета) под названием «Поцелуй Иуды» (1618/20) изображён момент, когда апостол-предатель целует Иисуса на Елеонской горе, и таким образом показывает римлянам, кого нужно арестовать. Это барочное изображение динамично и живо: широкая диагональ, созданная толпой фигур, устремлённых к Христу, привлекает внимание к его лицу, к которому тянется Иуда. Его собственное лицо полускрыто шевелюрой рыжих волос, спутанных с такого же цвета бородой. Они в свою очередь сливаются с тоном кожи и одеяний, обособляя фигуру Иуды и ставя её в центр внимания.

Ещё одного рудого Иуду можно найти на алтаре «Оплакивание Христа» (ок. 1520/25) Йоса ван Клеве. В нижней части произведения, в «Тайной вечере», его острый нос и скулы повёрнуты к Иисусу, а в бороде и шевелюре видны медные оттенки. В истории искусства не редкость и то, что Христос предстаёт с каштановыми волосами, но здесь его черты мягкие, идеализированные, что создает контраст с грубой морщинистой кожей и жёсткими кудрями Иуды. Причём, как ни парадоксально, рыжие волосы на Иисусе считались признаком моральной чистоты.

В эпоху Возрождения рыжина подходила только для грешников и святых, но ни для кого иного.

Художники эпохи модерна в XIX — XX веках также использовали символику рыжих волос. Некоторые живописцы продолжили традицию превращения Иисуса в беззащитного рыжика, чтобы показать его инаковость и божественность. В шедевре Винсента Ван Гога «Пьета (по мотивам Делакруа)» (1889) изображён Христос, чьи пряди по цвету похожи на волосы художника. Невинного ребёнка с картины художника-прерафаэлита Джона Эверетта Милле «Христос в доме своих родителей» (1849/50) Чарльз Диккенс раскритиковал как «кривошеего, хнычущего рыжеволосого мальчика в ночной рубашке».

Если рыжие волосы у Иисуса наводят на мысль о потустороннем мире, у Марии — о похоти, у Иуды — о вырождении, то цвет волос в откровенных изображениях парижской ночной жизни конца XIX века у Эдгара Дега и Анри де Тулуз-Лотрека ничего подобного не означает. У рыжих Тулуз-Лотрека нет идеализированных тел Магдалины Лефевра и гламурного блеска «Увенчанной гирляндой» Россетти. Вместо этого их работы представляют собой мрачный взгляд на мрачные реалии парижских антрепренёров и проституток.

«Рю де Мулен, медицинский осмотр» (1894) Тулуз-Лотрека — этот набросок маслом на картоне представляет двух женщин, стоящих друг за другом. Их чулки спущены к бедрам, блузки собраны под грудью, щеки покраснели. Первая, блондинка, выглядит так, словно сейчас упадёт от изнеможения, в то время как вторая — с ярко-рыжей шевелюрой — держится более самоуверенно. Их проверяют на сифилис — это ежемесячное требование для работы в борделе (отсюда и отсутствие нижнего белья). Неестественно яркий оттенок причёски — это не столько художественное преувеличение Тулуз-Лотрека, сколько точная передача окрашенных хной волос, которые предпочитали многие проститутки и актёры. Такой вид помогал им выделиться в борделе или на сцене.

Рассказ о рыжих в истории искусства будет неполным без упоминания о Джоанне (Джо) Хиффернан — модели, которую её возлюбленный Гюстав Курбе изобразил в «Прекрасной ирландке» и «Спящих». На протяжении десятилетий большинство искусствоведов были убеждены, что она же позировала для скандального полотна «Происхождение мира» (1866), созданного по заказу по заказу турецкого дипломата и коллекционера Халил-бея, который собирал эротические картины. Однако всех смущало то, что тёмные волосы на картине Курбе не соответствуют пылающим рыжим кудрям Хиффернан.

Лишь недавно свидетельства, найденные в переписке между французскими писателями Александром Дюма — сыном автора «Трёх мушкетёров» — и Жордж Санд, указали на бывшую танцовщицу Парижской оперы Констанс Кеньё. Она была любовницей Халил-бея как раз в период написания полотна. Французского историка Клода Шоппа озадачило одно предложение в письме Дюма: «Необязательно было изображать самое деликатное и самое громкое [интервью] мадемуазель Кеньё из Оперы». И лишь когда учёный сверился с рукописным оригиналом, он понял, что в его транскрипции произошла ошибка. Слово «интервью» было на самом деле «интерьером», то есть писатель имел в виду «внутреннюю часть» танцовщицы.

Рыжих можно считать красивыми или непривлекательными, святыми или демоническими. От королевы Елизаветы I до Сансы Старк история рыжих волос в визуальной культуре несёт в себе рассказы о предубеждении и вожделении.