Уайт: остров невезения Джона Огландера

Джон Огландер, юрист с острова Уайт, живший в XVII веке, вёл дневник, в котором фиксировал мысли по поводу событий, свидетелем которых ему довелось стать. Судя по всему, происходящее в годы Английской революции не вызывало у судьи-роялиста восторга, поскольку озаглавил он свои записи весьма недвусмысленно — «Несчастный остров». В чём же состояли несчастья Уайта и какие суровые ветры сотрясали маленький мир почтенного судьи?

Джон Огландер и его дневник

В XVII веке на английском острове Уайт жил человек по имени Джон Огландер. Он происходил из зажиточной семьи, имевшей на острове владения аж с XIII века. Ещё в юности Джон решил посвятить себя праву и уже в возрасте 20 лет стал мировым судьёй. Как он сам впоследствии писал,

«когда ещё не вполне хорошо понимал себя или окружающий мир и испытывал стыд, сидя в кресле судьи, поскольку ещё почти не имел волос на лице, а ума имел ещё меньше».

В то время судья выполнял сразу несколько функций: он занимался сбором налогов, контролировал местное ополчение, а также заседал в качестве магистрата, ведающего судебными делами. Такие люди, как правило, были выходцами из среды землевладельцев. На протяжении долгих лет своей работы Огландер, человек, без сомнения, образованный, вёл дневник, который он назвал весьма образно: Insula Infortunata — «Несчастный остров». Эти записки дают нам возможность посмотреть на мир глазами человека XVII века: маленький мир сэра Джона Огландера, отпечаток эпохи, навечно застывший во времени рядами букв на листах бумаги.

Автор назвал свой дневник «Несчастным островом» не просто так: очевидно, он не считал жизнь в свою эпоху лёгкой и беззаботной. Например, согласно записям Огландера, в 1627 году остров накрыла эпидемия оспы, «привезённой молодым Урри из Гэткомба». Болезнь коснулась порядка двух тысяч человек, несколько сотен из них скончались, что стало тяжелейшим ударом по немногочисленному островному населению.

Дети Огландера, очевидно, пережили вспышку болезни, поскольку далее он уже давал им различные напутствия для самостоятельной жизни, среди которых встречались весьма и весьма оригинальные. Например, сэр Джон настоятельно советовал своим отпрыскам остерегаться адвокатов, а в особенности их дядюшку, тоже Джона, проживавшего в Ньюпорте. Возможно, Огландер-старший опасался, что родственник попытается наложить лапу на имущество его наследников. Тут, впрочем, нужно сделать оговорку. В XVI–XVII веках юристов в Англии не очень то и жаловали, а на Уайте, как писал сам Огландер, при доброй королеве Елизавете местного адвоката попросту выгнали с острова, предварительно привязав к его штанам связку зажжённых свечей и колокольчики. Учитывая, что свечи и колокола традиционно считаются христианскими символами, прогоняющими злых духов, нетрудно догадаться, как богобоязненные островитяне относились к служителям права. Во многом это объяснялось тем, что у юристов в то время не было собственного университета, формального образования и квалификационного соответствия, отчего общество зачастую считало их паразитами хуже ростовщиков.

Шотландцы и прочие напасти

С каждым последующим годом жизнь рисовалась сэру Джону всё в более и более мрачных тонах. Вслед за оспой начался экономический кризис, на фоне которого времена «доброй королевы Бесс» казались едва ли не золотым веком. Кроме того, Англия оказалась втянута в войну с Францией и Испанией, из-за чего на острове Уайт был размещён шотландский полк под командованием графа Мертона — Яков I был также королём Шотландии. По сравнению с уроженцами юга Англии горцы казались настоящими дикарями, и островитяне, надо полагать, хлебнули немало лиха от этих постояльцев, пока полк не увели наконец с острова 3 сентября 1628 года. Огландер буквально кипел от гнева, перечисляя злодеяния, совершённые шотландскими солдатами:

«Они не только совершали разнообразные убийства, но и стали настоящим ужасом для жителей».

Будучи мировым судьёй, сэр Джон указывал на то, что квартирование полка было организовано с нарушением закона, и это в изрядной степени настроило население острова против короля. Он отмечал, что в следующий раз свободные люди острова Уайт скорее погибнут, сражаясь с шотландцами на берегу, нежели пустят их на свою землю:

«На нас обрушились бедствия, включавшие убийства, изнасилования, грабежи, кражи со взломом, прибыток ублюдков и почти полное уничтожение всего острова».

Он горестно отмечал, что шотландцы наплодили около семидесяти незаконнорождённых детей, которых было непонятно на что кормить и содержать.

Негодование местных жителей легко понять: у них и без шотландцев хватало своих проблем. Главной бедой острова и всей страны вообще сэр Джон Огландер считал пьянство, о котором писал, что «из всех пороков более ненавидит пьянство, которое ввергает и душу, и тело в адское пламя». Будучи мировым судьёй, Огландер выполнял также функции коронера, лично осматривая покойников на предмет установления причин смерти. Один курьёзный случай произошел 3 июля 1632 года, когда отряд местного ополчения тренировался на берегу реки вблизи Ньюпорта. В ходе учений солдаты проводили стрельбы, во время которых случайно застрелили проходившего мимо лавочника по имени Сэмпсон Сапфир. Примчавшийся на место Огландер стал осматривать тело, однако, к своему удивлению, пулевых ранений на трупе не обнаружил. И всё же Сапфир был мертвее мёртвого. Судья-коронер записал:

«Кожа не имела повреждений, однако все нервы и ткани на его затылке были изломаны (…) и его мозг перевернулся в голове».

Судя по всему, пули прошли мимо, однако лавочник, повергнутый в шок залпом, упал наземь, в результате чего получил черепно-мозговую травму, повлёкшую за собой смерть.

Гнетущая атмосфера островного бытия, надо полагать, совсем не располагала к дружелюбию, и порой в скверные истории оказывались втянуты даже высшие чиновники Уайта. Например, за три месяца до случая с несчастным лавочником заместитель самого Огландера сэр Эдвард Деннис поссорился с Филиппом Флемингом, впоследствии островным стюардом, «прямо на улице (…) избивая друг друга своими тростями, а затем перейдя на кулаки, к их собственному стыду».

Что касается мирового судьи, то он тоже оказался втянутым в скандал и судебную тяжбу против некоего Джорджа Кинга и его супруги. Те якобы владели борделем в Шоруэлле, и Огландер вызвал их к себе, обвиняя в том, что те содержали «питейный дом без лицензии и, подозреваю, это был ещё и срамной дом». Судя по формулировке обвинения, прямых улик у него не было, и руководствовался чиновник скорее своей пуританской моралью. Джордж Кинг, в свою очередь, подал протест и встречный иск за противоправные действия, в результате чего дело о заштатном борделе дошло аж до самой Звёздной палаты (чрезвычайного суда) в Лондоне, где рассматривалось за закрытыми дверями и без присяжных. Никаких протоколов до нас не дошло, однако по итогу заседания Огландер был оправдан, а чета Кинг была приговорена к публичной порке.

Островитяне в те времена отличались суровыми нравами. Сэр Джон писал, что прадеда Томаса Бауэрмана из Брука, одного из самых влиятельных и богатых людей на Уайте, в своё время зверски убили его собственные арендаторы. Два заговорщика подкараулили его у пруда близ имения, избили, вытрясли карманы, после чего, посчитав, что Бауэрман спёкся, бросили его в канаву. На их несчастье, тот очнулся и приполз домой. Он прожил ещё девять дней и за это время сумел прийти в себя и опознать нападавших. Злоумышленники, не зная о том, что уже изобличены, явились в дом Бауэрмана якобы справиться о его здоровье, а на самом деле завершить начатое. Впрочем, их там уже ждали: злодеи были арестованы и осуждены.

Революция

Так и жил себе мировой судья, проклиная свой «невезучий» остров, и даже не ведал, что самые тяжёлые испытания ожидают впереди. Застарелая вражда между королём Карлом I и его парламентом перешла в «горячую» фазу летом 1642 года. В понедельник 22 августа монарх поднял свой штандарт в Ноттингеме. Это стало отправной точкой Английской гражданской войны, известной также как Английская революция. Вся страна раскололась на два лагеря. Роялисты и сторонники парламента боролись за стратегические точки, деньги, корабли, оружие и, конечно же, порты. В начале августа большой парламентский флот занял Солент — пролив, отделяющий остров Уайт от Англии.

Островное дворянство колебалось и не спешило занимать ту или иную сторону. На совете делегация из 22 местных землевладельцев приняла весьма расплывчатую резолюцию, которая гласила, что местные джентри считают своим долгом защищать «мир на острове» и оборонять Уайт от иностранного вторжения, папистов и «других недружественных персон». Грубо говоря, это была позиция «за все хорошее против всего плохого», и она никак не могла удовлетворить заседавший в Лондоне мятежный парламент. Троих депутатов срочно вызвали в столицу в статусе «правонарушителей», где с ними провели разъяснительные беседы на предмет того, чем для них могут кончиться подобные мутные игры.

Джон Огландер принял события гражданской войны очень близко к сердцу. Впоследствии он записал в дневнике:

«Ты счёл бы это странным, если бы я сказал, что были в Англии времена, когда братья убивали братьев, кузенов и кузин, а также друзей. И они даже не полагали убийство преступлением. Убить человека было проще, чем убить собаку. И ложась спать ночью, ты не знал, погибнешь ли следующим днём».

Кризис нарастал. Всеобщее разделение и вражда не миновали и остров Уайт: город Ньюпорт и его воинственный мэр Мозес Рид поддерживали парламент, гарнизоны замка Кэрисбрук и нескольких фортов выступали за короля, а простые островитяне просто хотели уцелеть в беспощадных жерновах грядущей распри. Воздух был пропитан предчувствием большой грозы, и время от времени у той или иной стороны сдавали нервы, что приводило к различным инцидентам. Например, капитан Хамфри Терни, комендант замка Каус и роялист, не мог без досады смотреть на стоявшую в Соленте парламентскую эскадру. Однажды чаша его терпения переполнилась. Взойдя на стену крепости, Терни лично произвёл два выстрела из пушек в сторону стоявшего на рейде парламентского флагмана Lion под командованием капитана Рэмси. Ядра ухнули в воду прямо перед носом корабля, выразив недвусмысленный приказ убираться прочь. Однако сторонники парламента не только не ушли, но спустя несколько дней обложили замок Каус с суши, заставив Терни сдаться. Он был посажен под домашний арест, а новым комендантом стал лояльный парламенту офицер.

Комендант Ярмутского замка капитан Джон Берли отказывался капитулировать без письменного приказа короля. Однако Карл I находился уже в Ноттингеме и вовсю готовился к полномасштабной войне, так что ему было попросту не до разборок на маленьком острове. Поняв, что скорее рак на горе свистнет, чем он получит ответ от монарха, Берли сдал свою крепость 22 августа без единого выстрела. Капитан Брутус Бак, командир гарнизона в форте Сэндхем, сбежал из собственной крепости 18 августа и отплыл в Англию, поскольку его солдаты перешли на сторону парламента. Впоследствии он зачем-то попытался вернуться в крепость, где его и арестовали бывшие подчинённые.

Но самая крутая каша варилась в сердце острова, где мир словно бы разделился между двумя сторонами: верным парламенту Ньюпортом и роялистским Кэрисбруком. Это словно была гражданская война в миниатюре — всё то же самое, что и на «большой земле». Ньюпорт являлся крупнейшим городом острова, однако основные запасы оружия и боеприпасов хранились именно в замке Кэрисбрук. Более того, роялисты успели заклепать даже часть старых орудий, хранившихся в разных частях острова ещё со времен Генриха VIII на случай французского вторжения.

Гарнизоном замка Кэрисбрук командовал полковник Джереми Бретт, которого парламентаристы прозвали «чванливым грубияном» — именно его король назначил номинальным главнокомандующим на острове. В понедельник 15 августа Бретт решил исполнить волю короля и попытался взять Уайт под свой контроль, арестовав одиозного ньюпортского градоначальника Мозеса Рида. Вместе с ним в Ньюпорт явились уже знакомые нам капитаны Терни и Бак, а также мировой судья острова сэр Джон Огландер, занявший в расколовшем страну противостоянии сторону короля. Самого Рида дома не оказалось: возможно, его вовремя предупредили, и тот скрылся. Однако роялистов встретила толпа разъярённых горожан, которые всячески провоцировали людей Бретта, толкая их, а также обзывая папистами, подонками и предателями. Понимая, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля, полковник спешно повёл своих людей к ближайшей гостинице, где сторонники короля могли бы перевести дух перед решающим броском прочь из города. Раздосадованный таким поворотом дел Бретт оставил Риду записку, в которой говорил:

«Я едва ли ещё приду в Ньюпорт, покуда ты не приведёшь город в более цивильное состояние (…) Я не могу сравнить твой город ни с чем, кроме большого бедлама».

Но к 24 августа Бретта обложили уже в его собственном замке Кэрисбрук. Отряд парламентаристов численностью 600 человек под началом капитана Свенли стал лагерем на ближайшем холме. Сюда же был согнан весь окрестный скот, который осаждающие не пустили в замок. Люди Свенли принялись демонстративно резать скотину и жарить мясо на кострах, что деморализующим образом действовало на гарнизон крепости. В распоряжении Бретта к тому времени осталось едва ли больше двадцати солдат, зато было много голодных женщин и детей. Мрачно взирая с крепостной стены на пир, устроенный парламентскими солдатами, гордый полковник понял, что проиграл окончательно. В тот же день он отправил к Свенли парламентёра, чтобы обсудить условия капитуляции.

Король на острове

На этом боевые действия на острове практически сошли на нет, и, хотя среди его жителей по-прежнему оставались приверженцы как парламента, так и короля, в последующие годы обошлось без кровопролития. Более того, местные власти старались следовать принципам справедливости и быть одинаково беспристрастными в отношении всех островитян. Например, в Сент-Хеленс были арестованы 16 моряков, которых обвинили в ограблении дома сэра Уильяма Хопкинса, одного из островных роялистов. Их отправили в темницу в замке Каус. Довелось посидеть в холодной и Джону Огландеру. Его, как одного из наиболее влиятельных жителей Уайта и видного роялиста, отправили мотать срок аж в Лондон, причём дважды за время гражданской войны. Пока он сидел в столичном каземате, на Уайте от оспы скончалась его жена Фрэнсис, а вскоре в мир иной отошёл и его сын Джордж.

В 1646 году Карл I, потерпевший несколько серьёзных поражений, истощённый как физически, так и морально, был вынужден сдаться на милость парламента. Он был помещён во дворец Хэмптон-корт, где содержался во вполне комфортных условиях, пока парламент пытался выработать план какого-нибудь компромиссного решения. В тот момент ни о казни, ни даже о свержении короля не шло и речи — рассматривался план совместного правления парламента и Карла при некоторых ограничениях власти монарха. А в ноябре 1647 года король неожиданно для всех сбежал на Уайт. Впрочем, поговаривали, что его побег подстроил едва ли не сам Кромвель, который никак не мог прийти к договорённости с монархом и планировал использовать побег в качестве повода для применения к королю более строгих мер.

Так или иначе, но в промозглый субботний день 14 ноября 1647 года губернатор острова Уайт полковник Роберт Хэммонд повстречал на ньюпортской дороге двух прилично одетых мужчин, которые представились Джоном Эшбертоном и Джоном Беркли и сообщили, что приближается «славный король Карл, прибывший из Хэмптон-корт из-за страха быть тайно убитым».

Появление короля стало для Хэммонда проблемой. С одной стороны, полковник приходился кузеном самому Оливеру Кромвелю. С другой, его дядя Генри Хэммонд был королевским капелланом. Не в силах решить, что ему делать с нежданным гостем, губернатор не стал сходу предпринимать каких-либо мер.

Когда король въехал в Ньюпорт, его там уже ожидала депутация из немногих оставшихся в живых островных роялистов, среди которых был и сэр Джон Огландер. Тюрьма основательно подорвала здоровье бывшего мирового судьи: он стремительно состарился и теперь лишь отдалённо напоминал того гордого магистрата, каким был раньше. Увидев короля, Огландер испытал непередаваемую гамму эмоций и «только и мог, что рыдать и вздыхать в течение двух ночей и дня». Его маленький мир погиб, и теперь его монарх, беглый король канувшей в Лету страны, въезжал на продуваемую осенними ветрами улицу Ньюпорта, словно в западню. Огландер писал:

«Остров (…) был райским уголком Англии, и теперь, в год 1647, он похож на другие части королевства, меланхоличное, обескураженное, печальное место».

Вспоминал он и других влиятельных горожан, которые, будучи роялистами, или погибли, или сгинули без следа:

«Рингвуд из Ньюпорта, торговец; Мэйнард, аптекарь; Мэтью, пекарь; Уэйвелл и Легг, фермеры (…) они управляли всем островом».

Вскоре Карла вновь арестовали — теперь уже на острове — и поместили в крепость Кэрисбрук, которая, по иронии судьбы, была оплотом роялистов в начале конфликта. Его сторонники неоднократно пытались вызволить Карла из узилища, однако ни одна из попыток не увенчалась успехом. Джон Огландер в этом уже не участвовал: от опрометчивых действий его предостерёг губернатор Хэммонд. В 1651 году, уже после казни короля, бывшего судью ещё раз арестовали, однако вскоре отпустили: усталый и больной старик не представлял угрозы. Джон Огландер скончался в 1655 году, не дожив пяти лет до реставрации Стюартов.