Фицджеральд и Зельда Сейр: король и королева «эпохи джаза»

Увы, сказка длилась недолго: всего через 20 лет в одном из интервью Фицджеральд сравнит себя с разбитой тарелкой, а в письме к любимой жене воскликнет: «Двадцать лет назад «По ту сторону рая» был бестселлером, и мы жили в Вестпорте. Десять лет назад в Париже гремел едва ли не последний великий американский сезон, но для нас парад кончился, и ты оказалась в Швейцарии. Пять лет назад я впервые серьезно заболел и попал в Эшвилл. Как рано нам начали выпадать плохие карты!»

Печально? Несомненно. Но именно эта яркая и скоротечная история любви, в которой переплелись романтика и расчет, слава и безумие, надежды и разочарования, стала одной из самых популярных и загадочных в ХХ веке.

Она и начиналась небанально, с необычного имени, которым назвала американка Минни Сейр, начитавшись душещипательных романов, свою младшую дочь, – Зельда. В приличном обществе, к которому принадлежала семья судьи из южного городка Монтгомери (штат Алабама) Энтони Сейра, давать дочерям цыганские имена – это уж слишком... Но имя, как известно, – это судьба, а потому и цыганщины в жизни Зельды будет в избытке. Недаром спустя много лет ее провозгласят не только «гламурной королевой джаза», но и феминисткой первой волны.

По отзыву директора престижного колледжа, хорошенькая выпускница проявила себя девушкой крайне «своенравной, несдержанной и истеричной»... А тут еще и Первая мировая, в которую Америка вступила в 1918 году, как раз когда Зельда вернулась в отчий дом. Надо же такому случиться, что рядом с их городком встали учебным лагерем будущие фронтовики. И понеслось, как в классических романах: красавцы-офицеры, танцы и рестораны, любовно патриотический угар. Характер Зельды распустился словно экзотический цветок. Настолько, что, оказавшись на сцене во время благотворительного вечера в честь будущих американских героев, она вдруг задрала юбку и покрутила перед ошеломленной восторженной публикой очаровательной попкой в кружевных штанишках. А в городском бассейне и вовсе прилюдно сняла мокрый купальник, выжала его и надела вновь... Стоит ли говорить, что армейскому восторгу не было конца, а очереди из поклонников – тем более. Младший лейтенант Фрэнсис Скотт Фицджеральд оказался в их числе.

Фицджеральд придумал громкую метафору – «эпоха джаза», а поклонники нарекли их с Зельдой королем и королевой этого времени. Внезапная слава снесла головы молодой паре

Любопытно, что он как бы повторил судьбу Зельды, только на мужской манер. Бросил престижный Принстон, полагая, вопреки мнению своих небогатых родителей, что «ученье и труд отнюдь не все перетрут», а путь к успеху может и должен быть намного короче, стоит только совершить короткое, но яркое усилие. Например, в спорте. Нет подходящих данных? Не беда – можно попытаться в литературе, благо что учителя когда-то хвалили его слог. К черту Принстон – в армию, на войну, за впечатлениями!

Но вот незадача: полк, к которому был приписан Фицджеральд, на фронт так и не попал, зато сам Скотт очутился на другом фронте – любовном. И преуспел там не сразу.

Сначала все в их отношениях подтверждало житейскую мудрость: женщины любят либо успех, либо деньги, а лучше все вместе. Однако роман, который он таки сумел закончить в перерывах между армейской службой и ухаживанием за ветреной Зельдой и послать в издательство с припиской, что его автор вот-вот отправится туда, где его наверняка ждет смерть, был отвергнут с настойчивым пожеланием доработать его, но «как можно скорее, покуда вас еще не убили».

А тут и война закончилась. Так некстати! И на любовном фронте тоже неудача: родители Зельды посоветовали молодому соискателю ее руки сперва найти хотя бы работу. Скотт едет в Нью-Йорк, но его жалкий заработок уходит на еду да на съемную квартиру – какая уж тут Зельда? Тем более что она особо с его чувствами не церемонилась, гуляла напропалую. Не было бы счастья, да несчастье помогло: после очередной измены невесты Скотт наконец собрал волю в кулак и совершил мужской поступок. Он бросил Нью-Йорк, вернулся в родной Сен- Пол, заперся почти на полгода и переписал роман.

Ответ из издательства – «Публикуем» – пришел 5 марта 1920 года, в день, который Скотт по праву считал лучшим в своей жизни, поскольку отныне путь и к славе, и к Зельде был открыт.

Тогда-то и придумал Фицджеральд громкую метафору своему времени – «эпоха джаза», а уж затем поклонники нарекли их с Зельдой королем и королевой этой эпохи. Внезапная слава буквально снесла головы молодой паре. Чего они только ни вытворяли. Сперва в Нью-Йорке и далее везде, включая Париж. А уж вездесущие репортеры с удовольствием разносили скандальные подробности из жизни новых кумиров по всему свету.

К восторгу и ужасу обывателей Зельда снимала и дарила свои трусики хозяевам званых вечеринок, Скотт раздевался догола в театре, оба катались на крыше такси... В общем, дурачились как могли. Даже своего первенца – дочку Скотти – Зельда рожала, по свидетельствам очевидцев, нетрезвая.

Однако первые восторги публики потихоньку улеглись, а вторых что-то не слышалось. И тогда сладкая парочка решила уехать в Европу, на Французскую Ривьеру. Скотт стоически принялся за новый роман, тогда как Зельда продолжала развлекаться вовсю. Тогда и прозвучал первый звоночек: она влюбилась в красавца-летчика, попросила развода, не получила его, напилась снотворного и едва была спасена. С тех самых пор жизнь пары покатилась под откос: Зельда получила сильнейшее психическое расстройство.

Не помогли ни переезд в Париж, где Зельда, приревновав мужа к Айседоре Дункан, вновь попыталась свести счеты с жизнью, ни дружба вражда с Хемингуэем, ни успех «Великого Гэтсби», главной книги Фицджеральда...

Вскоре Зельда станет завсегдатаем закрытых пансионатов и лечебниц, а Скотт будет вынужден заниматься литературной поденщиной, чтобы оплачивать огромные счета за ее лечение.

В конце 1920-х годов в письме матери он признается: «Зельда тяжело заболела, у нее полное нервное истощение... Да, я отдал свою юность и свежесть чувств ей. Наше общее прошлое так же реально, как мой талант, ребенок, деньги...»

«Не выношу женщин, воспитанных для безделья», – признавался Фрэнсис Скотт Фицджеральд в письме к дочери, говоря о том, что его брак с Зельдой был непоправимой ошибкой

В довершение ко всему Зельда истово увлеклась балетом и всерьез решила попасть в знаменитую дягилевскую труппу, изводя себя многочасовыми упражнениями. Тщетно Скотт пытался убедить ее отказаться от изнурительных диет и тренировок.

В результате доктора и лечебницы сменяли друг друга, счета росли, денег катастрофически недоставало. Безумная тягомотина тянулась почти 10 лет, причем Фицджеральд во всех злоключениях винил только себя: зачем он позволял ей столько пить, зачем пытался удерживать ее, когда она влюблялась, зачем, зачем...

Ответы же он искал в бутылке. Или в женских объятиях. И находил порой самые неожиданные. Если накануне свадьбы он клялся Зельде, что она «единственный бог, какой у меня остался», то 16 лет спустя вдруг признался в письме дочери, что брак его был непоправимой ошибкой: «...не выношу женщин, воспитанных для безделья...»

Зельда же тем временем, по ее собственным словам, без всяких посредников общалась с Христом, Вильгельмом Завоевателем, Марией Стюарт, Аполлоном и прочими персонажами из анекдотов о сумасшедших.

«Разумеется, в этом нет ни капли смешного, – писал Скотт матери, – но после того ужасного случая прошлой весной, когда она пыталась повеситься, мне иногда делается немного легче, если я отношусь к внешним проявлениям ее болезни не с юмором, нет, но с иронией. Если я трезв, то нет такой ночи, чтобы я не думал часами о том, что она перенесла...»

Эпоха джаза закончилась трагически быстро. Первым не выдержал он: весной 1940-го во время работы над так и не оконченным романом «Последний магнат» Скотт скончался от сердечного приступа. Спустя 8 лет во время пожара в психиатрической клинике погибла и Зельда. Очевидцы рассказывают, что все эти годы она ежедневно говорила со своим «милым Скотти», словно они и не расставались.