Любовь или наркотики: как жена помогла Стивену Кингу справиться с зависимостью

Время на размышление

— У тебя есть выбор, — сказала она совершенно спокойно. — Или ты принимаешь нашу помощь, или ты катишься ко всем чертям. Дети любят тебя. Я пока еще люблю тебя. Мы не будем смотреть на это твое поганое самоубийство.

Стив начал торговаться: наркоманы всегда так делают.

— Ладно, — сказала Табби. — Две недели тебе на размышление. Потом — или туда, или сюда.

Когда прошли первые десять лет трезвой жизни, Стивен Кинг вспомнил этот момент и поразился сам себе:

Я понимаю все безумие этого решения. Стоит человек на крыше горящего здания. Подлетает вертолет, зависает над ним, бросает лестницу. «Лезь!» — кричит человек, свесившись из дверцы. Хмырь на крыше горящего дома отвечает: «Дайте мне две недели подумать».

Конечно, Стивен еще долго торговался бы, врал, обещал — и продолжал пить и принимать наркотики, но он хорошо знал свою Табиту. Деньги и слава ее не изменили. Она осталась той же решительной и бесстрашной девчонкой, с которой он познакомился двенадцать лет назад в университетской библиотеке. Сказала «ты катишься ко всем чертям» — значит, не передумает.

История любви

Их встреча была как будто списана из «Истории любви» Эрика Сигала: Табби стояла за стойкой университетской библиотеки, Стивен попросил книжки… Она была совершенно классной: одевалась в черное, писала стихи, участвовала в куче общественных движений. Отличная девушка из хорошей семьи, прекрасный человек. А по Стивену было сразу видно: с этим будет весело и страшно. Он обожал рок-музыку, издавал безумную студенческую газету, писал страшные рассказы и был беден, как церковная крыса.

Стивена воспитывала только мама: отец как-то раз ненадолго вышел из дома и пропал. Погиб? Похитили? Свернул за угол и попал в параллельный мир? Потом оказалось — живет себе поблизости с новой семьей…

Родители Табиты были отчетливо против такого жениха, но кого мы слушаем, когда любовь? Стивен даже на свадьбу пришел пьяным, но Табби не передумала.

Трудные времена

После университета Кинг пошел работать школьным учителем. Они с Табби рано стали родителями. Сначала родилась девочка, Наоми, потом сразу Джозеф, через пять лет Оуэн. Первые два года жили в небольшом городке, в трейлере. Денег не было вообще: Стивен подрабатывал в прачечной, Табби — в закусочной. Но им все было по силам — они были такими молодыми! Когда к ним приходил почтальон, он говорил Табите: «позови маму!».

Я и есть мама, — говорила она.

На то, чтобы писать — а они оба были писателями — оставалось два часа в день. Стивен писал быстро и много, и рассылал свои рассказы и повести во все издательства и журналы Америки. Отовсюду приходили отказы. Однажды Табби выудила из мусорной корзины смятые листы, расправила их, начала читать…

Благословенье не придет,Пока ребенок не поймет,Что надо быть как все…

Это была рукопись «Кэрри», романа, который сделал Стивена Кинга знаменитым.

Табби сказала, что это очень крутая вещь и просто заставила Стивена ее дописать. Роман приняли в издательстве Doubleday, а вскоре права на него купила новая Новая Американская библиотека, и по контракту Кинг получил 200 тысяч долларов, огромные деньги в 1973 году. С трейлерами и учительской работой было покончено.

Пить и писать

Почему Кинг начал пить? Потому что был алкоголиком, но изворотливый мозг подталкивал алиби, сформулированное еще Хэмингуэем: я писатель, значит, я слишком чувствительный; но я мужчина, поэтому должен скрывать свою чувствительность и пить. Я пью, потому что я пишу; брошу пить — не смогу писать. В конце семидесятых к пиву прибавились наркотики. Табби говорила: в сутках было два-три часа, когда она могла нормально поговорить с мужем. В остальное время он был или еще овощем, или уже овощем.

А Кинг считал, что никому не вредит.

Я никогда не вырывал люстры, не бросал людей из окна, не трахал всех подряд и не шатался по тусовкам. Я не заходил так далеко. Я был просто пьяным козлом.

Дети воспринимали его пьянство как что-то само собой разумеющиеся. Писательские дела Кинга шли в гору, в семье было много денег — это как-то примиряло с остальным. А потом вдруг перестало примирять. Как-то Кинг пришел в хлам пьяным на светское мероприятие: всем, кроме Табиты, от этого было весело. Как-то грубо оттолкнул жену, когда она сказала ему что-то не так. Никакие деньги этого не стоили.

Поэтому однажды она вошла в кабинет мужа, сгребла в большой мешок все отходы его алкогольной жизни и сказала: выбирай.

Торг с демоном

Две недели Кинг спорил со своим внутренним демоном. «Фицджеральд с Хэмингуэем пили пил и тебе велели», — шептал на ухо проворный бес. —  «Ты не сможешь писать, если бросишь пить».

А Кинг думал: если не бросит — Табби точно уйдет, уйдет и заберет детей.

Я решил, что пожертвую писательством ради того, чтобы остаться с моей женой, чтобы видеть, как растут мои дети. Если до этого дойдет.

Весь свой первый трезвый год писатель не вылезал из депрессии. Он скорее полз, чем шел в направлении трезвости. Но полз. Ходил на собрания анонимных алкоголиков, учился не врать себе. Однажды понял: наркоманы-писатели — обычные наркоманы. Такие же, как наркоманы-землекопы. Просто вот так они защищают свое право пить.

Возвращение

Кинг не умел писать трезвым и поначалу буквально заставлял себя это делать. Ничего не получалось. С утра до вечера сидел за машинкой, прятал вымученные, но бесполезные страницы в стол… Назавтра начинал заново. Постепенно слова начали его слушаться, заработала фантазия… писательство стало приносить радость. Это было как новое рождение: Кинг вернулся к работе, к семье, к жизни.

Я вернулся, как возвращается человек в летний дом после долгой зимы, прежде всего проверяя, что ничего не сломано и не украдено за время холода. Так и было. Мы все были вместе, были одним целым. Как только оттают трубы и включится свет, все заработает. Так и стало.