Обыкновенное чудо Евгения Шварца: «до тех лет я не жил»

«Он никогда не умел противостоять любви, потому что был слабый человек», — говорил про Шварца Корней Чуковский. —  «Он совершал решительные поступки именно потому, что чувствовал свою слабость. Полюбив Ганю, он прыгнул с набережной в Дон. Полюбив Екатерину Ивановну, он оставил Ганю и новорождённую дочь. В течение долгого времени он знал, что ему предстоит нанести Гане чудовищный удар, неизбежность этого так страшила его, что он всё откладывал и откладывал, ничем себя не выдавая, и удар, нанесённый внезапно, ничем не подготовленный, оказался вдвое страшнее».

Корней Иванович был совсем из другого теста, чем Шварц. Он бы никогда не мог понять, как это вообще можно: дожить до 30 лет, жениться, написать много всего веселого для детей, и ни разу, ни разу до встречи с единственной в мире женщиной не почувствовать себя живым.

Гаяне

Первой женой Евгения Шварца была Гаяне Халайджиева, актриса ростовского театра, крошечная, очень красивая армянка. Шварц целый год ходил за Ганей верной тенью и бормотал, что готов ради нее на все. Как-то они шли по набережной.

— На все готов? А в Дон прыгнешь?

Шварц, в пальто, шляпе и калошах, солдатиком прыгнул в реку. Так и поженились.

Вместе с труппой театра переехали в Петроград. Жили, в целом, хорошо, как все. Ганю приняли в труппу БДТ. Шварц недолго поработал секретарем Чуковского, играл в маленьких театрах, потом начал сотрудничать с детскими журналами «Чиж» и «Еж». А потом году Вениамин Каверин познакомил Шварца со своим братом и его женой, Катей Обух.

Катя

Шварц лез кожи вон, чтобы ее рассмешить. А Катя тогда была в жуткой депрессии. Незадолго перед этим умер ее трехлетний сын. Ей не хотелось ничего вообще, что воля, что неволя — все едино. На все, что ей говорили, она равнодушно отвечала, что ей все равно. А тут — Шварц, для которого она с первого дня стала очень важным человеком:

«Я всю жизнь плыл по течению, меня тащило от худого к хорошему, от несчастья к счастью».

Я уже думал, что ничего интересного мне на этом свете не увидать. И вот я встретился с тобой. Это очень хорошо. Что будет дальше не знаю и знать не хочу.

Любовь делала его одновременно безумно счастливым и страшно несчастным. Это такой был человек — он в детстве затыкал уши, чтобы только не слышать историй с плохим концом. Ничего плохого быть не должно — а здесь он, добряк, должен был уйти от жены, которая ждала ребенка.

Около года они встречались тайно от всех. В феврале Катя рассталась со своим мужем, в апреле Гаяне родила дочь Наташу, а летом Шварц ушел из семьи.

Сам он писал об этом в своих воспоминаниях так: «В те дни я, уклончивый и ленивый и боящийся боли, пошел против себя самого силою любви. Я сломал старую свою жизнь и начал новую…

Всё это было так не похоже на меня, что я всё время думал, что умру.

И в самом деле старая жизнь моя осенью умерла окончательно — я переехал к Катюше… Да и в самом деле я старый, прежний умирал, чтобы медленно-медленно начать жить. До тех лет я не жил».

Волшебник

Шварц любил Катю так, что друзья над ним посмеивались. В этой среде было принято хвастаться романами, а Шварц был идеальным семьянином. С Катей он стал сказочником, волшебником. Написал «Дракона», и «Голого короля», «Красную шапочку», «Снежную королеву» и другие пьесы, а главное — «Обыкновенное чудо». Эта пьеса — его признание любви к жене, самое красивое в мире. Он писал ее 10 лет, только в те дни и часы, «когда чувствовал себя человеком». Когда Шварц начал над ней работать, они с Екатериной Ивановной прожили 15 лет.

«15 лет влюблен в свою жену, как мальчишка», — говорит Волшебник в «Обыкновенном чуде».

А еще он писал жене стихи: «До свидания, маленький мой. Когда мы пойдем домой? На улице ветер, ветер, Холодно нынче на свете. А дома тепло, темно, Соседи уснули давно, А я с тобою, курносый, Даю тебе папиросы, Пою вишневой водой, Удивляюсь, что ты не худой. Я тебя укрываю любя, Я любя обнимаю тебя. Катюша, Катюша, Катюша, Послушай меня, послушай»…

Они все делали вместе. Вместе тушили зажигалки на крышах блокадного Ленинграда — договорились, что если погибнут, так оба сразу. Вместе пережили смутное время, когда спектакли по пьесам Шварца убирали из репертуара театров и запрещали ставить. Шварц, которого Чуковский считал слабым, показал себя в это время человеком с большим достоинством. «Пишу все, кроме доносов» — его коронная фраза тех лет. Он правда писал все: обозрения для Аркадия Райкина, журнальные статьи, репризы, подписи к фотографиям.

«Катя, спаси меня».

Свои последние годы Шварц по большей части провел на даче в Комарово, в своем легендарном голубом домике, утопавшем в цветах — успешный драматург, счастливый дед, просто — человек, которого любили все вокруг. Он умер в 1958 году от очередного инфаркта, и его последние слова были: «Катя, спаси меня».

А она не смогла. Только, наплевав на антирелигиозную кампанию, поставила на его могиле крест из белого мрамора, издала том его пьес, который включал запрещенного «Дракона», привела в идеальный порядок его архив и в 1963 году приняла смертельную дозу снотворного.

Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны.