Юрий Нагибин: о чем всю жизнь молчал известный писатель

Золотое перо советской номенклатуры, главный мажор Союза писателей и один из лучших рассказчиков своего поколения. Писать Нагибин начал еще в детстве: отчим боялся, что мальчик ударится в футбол, и предложил сосредоточиться на литературе. В итоге после школы Юра поступил в Первый медицинский. Правда, быстро перевелся во ВГИК на сценарный факультет. Во время войны служил в политуправлении на Волховском фронте – обеспечивал статьями и рассказами советские газеты и журналы. Воевать тоже успевал. В какой-то момент был контужен и комиссован с фронта. Басен и героев насобирал достаточно. Его первый официальный сборник рассказов вышел в 1943 году, хотя были единичные публикации ещё до войны. С конца 50-х его сюжеты стали охотно брать в кино.

Практически всё, что приносило деньги, в творческом смысле являлось для Нагибина халтурой. На полноценное литературное высказывание в СССР он даже не надеялся. Деньги любил – с ними можно было чувствовать себя свободным даже в «тюрьме народов». С середины 1940-х он ежегодно, с редкими перерывами, публиковался сразу в нескольких крупных издательствах и оставался постоянным автором центральных газет. Рассказывал о тяготах будней, неустанной воле к победе советских граждан.

Снятый по его сценарию в 1964 году фильм «Председатель» должен был, по идее, войти в золотой фонд агитпропа: заздравно рассказать о восстановлении сельского хозяйства после войны. Но писал Нагибин, насколько мог, с натуры, потому героями стали овдовевшие бабы и мужики, страшащиеся любой власти после стольких-то предательств, а фоном шли разговоры о бесправии колхозников, послевоенная разруха и нищета.

Авторы копнули так глубоко, что киночиновники от греха подальше картину убрали на полку. Зря. Актёрский состав был блестящий: Ульянов, Мордюкова, Кокшенов, Невинный, Этуш и многие другие. Среди редких отзывов тех, кто все же посмотрел, можно было услышать: «Всё так и было!» А это с соцреализмом в кино случалось нечасто. Возню с отказом в прокате Нагибин переживал тяжело, у него случился инфаркт, который, впрочем, не помешал оставить на «Мосфильме» сценарную заявку – на фильм «Директор» про Ивана Лихачёва.

Будучи женатым на дочери Лихачёва, Нагибин знал много красочных деталей о жизни «красного директора», одного из создателей советской автомобильной промышленности. И тем не менее «Директора» снимали дважды. Первые съёмки закончились гибелью исполнителя главной роли Евгения Урбанского. Использовать снятый с ним материал режиссёр суеверно побоялся. Второй фильм вышел в конце 60-х и остался практически незамеченным.

Себя Нагибин всегда считал евреем, своим отцом – Марка Левенталя. Того впервые арестовали, когда Юра учился в начальной школе. Они с матерью ездили к нему на побывку то в Иркутск, то в Саратов. Через год после ареста Ксения Александровна сошлась с писателем Яковом Рыкачёвым, но отношений с Левенталем не прервала. После освобождения Левенталь поселился под Шатурой, устроился работать экономистом. В московской квартире его принимали как члена семьи. Юра этим приездам радовался ещё и потому, что для него отменялась школа.

В начале 1937 года арестовали и Якова Рыкачёва, а в конце апреля пришли повторно за Левенталем. В Москве его ждали в тот день из Шатуры, блинов напекли. Ещё через несколько месяцев он отыскался в Егорьевской тюрьме, Юра с матерью повезли первую передачу и кое-что выяснили. Перед праздниками у него не сходились квартальные показатели, а тут коллеги в третий раз взялись украшать его кабинет портретами вождя. В раздражении он буркнул, что это не поможет свести отчёт, и на следующий день за ним пришли.

Дали в итоге семь лет лагерей и ещё четыре года поражения в правах. Он считал это победой, радовался: вообще рассчитывал на расстрел. Под конец срока авторитетом повзрослевшего сына и усилиями его матери условия содержания для Левенталя удавалось выбивать более-менее человеческие. Но в последние годы сын оказался слишком сильно занят собой – к отцу не приезжал, теплом и заботой обделил. Левенталь так и умер на поселении в 1952 году.

Только перед смертью мать рассказала, что настоящим его отцом был Кирилл Нагибин – в 1920 году за участие в белогвардейском восстании в Курской губернии его, дворянина, арестовали большевики. Он попросил своего друга, адвоката Марка Левенталя, позаботиться о своей беременной девушке и их будущем ребёнке. Вскоре Кирилла расстреляли, а Левенталь выполнил просьбу. Дворянское происхождение мальчику удалось таким образом скрыть, хотя взамен пришлось пожить «жидом пархатым». Фамилией Нагибин, впрочем, он подписывался с первых рассказов в печати. По совету матери, но ещё до её откровения.

В середине 1970-х Нагибин работал с Акирой Куросавой над сценарием фильма «Дерсу Узала»: Куросава писал его, а Нагибин делал адаптацию. Лента создана по мотивам произведений русского исследователя Владимира Арсеньева, который путешествовал по Уссурийскому краю в компании таёжного охотника Дерсу Узалы. Фильм стал предметом критики китайской прессы: «Советская сторона не упускает случая использовать литературу для пропаганды своей экспансионистской политики». Оказаться внутри истории с международным скандалом было лестно, конечно, но Нагибина угнетал тот факт, что ни одна из последующих кинопремий, отметивших фильм, никак не оценила его работу.

Возможностью говорить открыто в Перестройку он был очень вдохновлён: вёл передачи, давал интервью. В 1989-м опубликована его первая «настоящая проза» – повесть «Встань и иди», в которой описана история сына арестанта. Были и крупные телевизионные проекты, вроде «Гардемарины, вперёд!» – Нагибина пригласили поработать над сценарием вместе с Ниной Сорокиной и Светланой Дружининой. Но ему казалось важнее успеть с недосказанным.

После публикации повести «Моя золотая теща» в 1994 году о романе писателя с матерью жены Юрия Нагибина стали называть русским Генри Миллером. Тёщей была жена Ивана Лихачёва, из-за романа с ней Нагибин и развёлся с его дочерью. Вернее сказать, из-за влечения к ней он женился на её дочери. А разнузданность как норма отношений стала главной декорацией повести.

По уровню откровенности повесть, возможно, так никто и не превзошел, да и по уровню дерзости тоже. Но презирать Нагибина в любом случае было поздно – он умер в середине июня того же года. Он считал, что достаточно отработал на соцреализм, чтобы теперь его пнуть.

Следом вышел пронзительный по силе «Бунташный остров», который автору, впрочем, незаслуженно ставят в упрёк как самую слезоточивую выдумку. В 1995-м ещё две автобиографические вещи: «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя» и первое издание его «Дневника». Того самого, который он писал все советские годы – и не просто в стол, а в землю, на даче, чтобы спрятать наверняка. «Дневник» называли вершиной творчества автора, эталонным образом мемуаристики.