Могло ли такое быть?
Российская империя несколько раз была очень близка к заветной цели. Последний такой случай произошел в 1878 году, под занавес предпоследней из русско-турецких войск. Тогда до Константинополя оставалось что-то около пары десятков километров. Правда, вступить в него российским войскам так и не удалось. Как оказалось, между Османской империей и Британией существовал тайный пакт. Он гласил, что Британия должна объявить России войну в том случае, если хоть один русский солдат подойдет к Константинополю или же русский военный корабль войдет в проливы.
Собственно, именно это обстоятельство и вынудило Александра II свернуть кампанию. Войны с Британией он по объективным причинам не хотел. После наполеоновский войн задача взятия (или, как говорили в России, «освобождения») Константинополя вообще была задачей близкой к фантастике. Ни одна европейская страна не была заинтересована в том, чтобы Россия овладела проливами, получив, таким образом, доступ в Средиземное море. Что же касается века XVIII, то здесь Россия была от Константинополя слишком далеко.
Известно, что у Екатерины II был какой-то план относительно этого города. Императрица, вроде бы, грезила созданием некой новой православной державы, формально независимой, но на деле подчиненной России. Якобы именно поэтому второго сына Павла Петровича и нарекли Константином. Внуку Екатерины было уготовано править новым государством, правда, лишь в мечтах его бабки. Словом, хоть Константинополь и был очень близок и лаком, а укусить его, словно локоток, Россия так и не смогла.
Если Константинополь все же взяли бы
Константинополь был целью глобальной, а потому идти к ней нужно было долго. Каждый новый конфликт с Турцией должен был продвигать Россию вперед. Так оно и происходило до Крымской войны, поражение в которой поставило крест на многолетних усилиях. Причин стремиться к Константинополю было две. Первая — геополитическая, вторая — культурно-идеологическая. С геополитической все ясно. Половина преимуществ от господства на Черном море нивелировалось отсутствием возможности свободно перебраться из него в море Средиземное. «Черное море — это бутылка, но пробка не у нас», — говорили в России в середине XIX века.
Контроль над проливами дал бы России очень многое не только в военном плане, но и в плане, например, развития собственной торговли. Культурно-идеологическая причина заключалась в том, что Константинополь — столица и символ Византии — колыбели православия. Россия, как главная православная держава мира, позиционировала себя как защитница всех братьев по вере во всем мире. Но сложно быть правопреемником Византии в полном смысле, если Константинополь не находится под твоим контролем. Больше того, он в руках государства, которое веками притесняло православных, живущих в южной и восточной Европе.
Что дальше — понятно. Если Россия «освобождает» Константинополь, значит, православные всего мира объединяются вокруг освободителя. Надо сказать, идея эта со временем проиграла в значимости геополитическому фактору. Выход в Черное море стал, безусловно, более важной задачей, нежели возврат колыбели православия под власть православных. Больше того, как раз к концу русско-турецкой войны 1877−1878 Россия, наконец, нашла выход в Средиземное море в обход Константинополя. Проблему решили во время Сан-Стефанской конференции, на которой был подписан мир. По договору, было образовано новое государство — Великая Болгария. Ее границы были значительно шире границ Болгарии современной. В ее состав вошли современная Македония и северо-восточная часть Греции. Таким образом, Великая Болгария получила выход к Эгейскому морю, а так как контроль над этой страной, как минимум на несколько лет, был передан России, то глобальная геополитическая задача была решена. Россия получила право военного присутствия в Средиземноморье.
Впрочем, условия Сан-Стефанского мира были довольно быстро пересмотрены, а та часть, что касалась Великой Болгарии, отменена. Другие великие державы быстро сообразили, чем обернется для них приход России в Средиземное море. Идея возврата Константинополя как православной святыни возродилась при Николае II. Более того, именно ее активно использовали как обоснование для участия в Первой мировой войне. Но если бы Константинополь уже был «освобожден», то Россия, вполне вероятно, вообще не стала бы участвовать в Первой Мировой. Ведь основные цели были бы уже достигнуты. А неучастие в Первой Мировой, сами понимаете, чем бы обернулось. Ни Временного правительства, ни Октября, ни Ленина со Сталиным — ничего из этого могло бы и не быть.
Другой сценарий
Константинополь XIX века имел очень мало общего со столицей Византии, которая пала в 1453 году. Четыреста лет — это серьезно. За это время Константинополь перестал быть православным городом. Почти все христианские храмы стали мечетями. Такая судьба постигла и Собор святой Софии, который вскоре после падения Константинополя стал мечетью. Население, бывшее во времена Византии православным, теперь было сплошь мусульманским. Иными словами, возрождать некогда великую Восточную Римскую Империю было нечем.
В России это прекрасно понимали. Символическое значение — символическим значением, но делать-то что? Ясного плана, кажется, никогда не существовало: то ли Константинополь должен был стать частью России, отделенной от нее сразу несколькими странами; то ли под российской пятой должен бы оказаться весь западный берег Черного моря, и тогда Константинополь стал бы окраиной империи; то ли город вообще должен был перейти в какие-то третьи руки, но непонятно, в чьи именно.
Идея искусственного государства, которое включало бы в себя Грецию, Болгарию и Константинополь, обсуждалась достаточно часто, но все прекрасно понимали, что такие государства быстро распадаются. На той же территории в свое время существовала Латинская империя, которая прожила всего шестьдесят лет, что крайне мало по меркам истории. Иными словами, если бы Россия взяла Константинополь в 1878 году, это не решило бы, а лишь умножило как ее, так и мировые проблемы.
А это приблизило бы глобальный конфликт, в котором Россия вынуждена была бы участвовать, чтобы отстоять свои интересы. Ведь глупо было бы, отвоевав проливы, тут же отдать их без боя. И если у настоящей Российской империи еще были какие-то призрачные шансы избежать участия в Первой Мировой, то в нашем случае не было бы и их. И тогда, возможно, Первая Мировая началась бы не в 1914-м, а, например, в 1884-м. Александр III не получил бы прозвище «миротворец», а Россия, скорее всего, воевала бы на стороне Германии и Австрии. Ведь именно к союзу с ними империя склонялась в 1880-е годы.