Гоголь художник: что рисовал русский писатель

— Как вы хорошо рисуете! — сказала я.
— А вы этого и не знали? — отвечал Гоголь.
Через несколько дней он принес мне нарисованную пером часть церкви очень искусно».

Если воспринимать слова прекраснейшей Александры Осиповны всерьёз, недолго решить, что Гоголь и впрямь был художником. Не гениальным художником слова, что очевидно и общеизвестно, но еще и мастером карандаша и кисти, рисунка и колорита.

Биография Гоголя, проводившего в Риме, месте паломничества (а официально говоря — стажировки) профессиональных художников, больше времени, чем в России, также наталкивает на мысль, что у писателя вполне могли быть какие-то художественные опыты. Бдения за мольбертом. Выезды на этюды. Может быть, даже не известные нам шедевры.

Тем более, в Риме Гоголь вращался среди живописцев. На известном дагерротипе «Гоголь с русскими художниками в Риме» он размещается в самом центре. Разве это может быть случайностью? Ведь кому, как не им, окружающим Гоголя плотным кольцом, знать, чего стоит визуальный центр композиции! «Гоголь — вот центральная фигура среди русских художников», — как бы сообщает нам расстановка персон на фото.

В середине XIX века идея о том, что Гоголь сам иллюстрировал свои произведения, была столь популярна у публики и до такой степени не вызывала сомнений, что многие рисунки (к «Ревизору», например) совершенно необоснованно приписывались писателю.

Понадобились усилия многих исследователей (например, профессора словесности Михаила Сперанского и литератора Петра Гнедича), чтобы доказать: в действительности Гоголь не мог быть автором этих иллюстраций. Он немного рисовал пером и карандашом, неплохо умел копировать, но его мастерство всё же оставалось на уровне дилетанта.

Для второго издания «Мертвых душ» Гоголь собственноручно оформил титульную иллюстрацию — виньетку, как её тогда называли. Она иногда повторяется и в современных изданиях. И это легко понять: всё, вышедшее из-под пера гения, априори считается бесценным. Всё, что даже неумело и бегло начертали его пальцы, не может не волновать: это нарисовал Гоголь! Выражение «исполнено рукою Гоголя» само по себе действует магически.

Однако находились и те, кто судил невзирая на лица и осмеливался трезво оценить недостатки рисунка. В первой трети ХХ века это был некто А. Некрасов — искусствовед, доказывавший, что рисунки к «Ревизору», показанные выше, принадлежал не Гоголю, а художнику Александру Иванову. Ученый писал: «Очень плоха по выполнению и крайне бедна по изобретательности известная виньетка титульного листа к изданию „Мертвых душ“ 1842 г. Составленная из однообразных неуклюжих завитков, тяжеловесная виньетка имеет несколько фигурных изображений совершенно кукольного характера, исполненных с тщательностью робких самоучек».

Юношеские рисунки Гоголя

Итак, самоучка. Гоголь и вправду пытался учиться живописи, однако все его попытки остались незавершёнными, хотя склонности к рисованию (или, как говорили в родной Малороссии, «малярству») у будущего автора «Портрета» и «Мёртвых душ» были с детства. Сохранилась страница из тетради 12-летнего Гоголя по ботанике с очень точным изображением лугового растения пижмы (тысячелистника).

В Нежинской гимназии Гоголь мало преуспел в точных науках, зато увлекался театром, литературой и рисованием. Он завёл себе рукописный компендиум, который назвал «Книга всякой всячины, или Подручная энциклопедия». Туда Гоголь вносил разнообразнейшие сведения из книг, уроков и просто разговоров, которые по каким-то причинам считал важным запомнить.

Как устроена одежда персов или кафтан русских бояр. Как одеваются малороссияне и в чем разница между жупаном и кунтушем. Чем ткань едамашка отличается от ткани полубатенок. Дрибушки — это мелкие косы, а синдячки — разноцветные ленты. Целая коллекция украинских идиом с русским переводом вроде «жижки у його дріжать» (ему сильно хочется) и «пускати бісики» (куры строить). Как празднуют свадьбы и в каком месяце определённый цветок нужно высаживать в землю. Как должны быть расположены ложи в театре и как правильно играть «в свиньи». Классификации, перечни, различия. Масса разношерстных сведений, одни из которых вскорости прямо попадут в «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», другие инкогнито проникнут в «Мертвые души» и «Петербургские повести», а третьи так и останутся неиспользованными.

Всё это Гоголь сопровождал иллюстрациями, которые увлеченно копировал из книг.

«С Пушкиным на дружеской ноге»: Гоголь рисует Пушкина

История знакомства Пушкина и Гоголя общеизвестна. 1828 год. 20-летний выпускник Гимназии высших наук в Нежине Гоголь только-только явился в Петербург. Пушкин — уже поэт первой величины. В столице он снимает номер в гостинице «У Демута». Однажды днём туда направляется Гоголь — засвидетельствовать почтение. Его встречает заспанный слуга: «А барин спит еще — лёг под утро». «Верно, всю ночь работал?» — с придыханием спрашивает Гоголь. «Какой там! В карты резался!»

Пушкин хохотал над «Вечерами на хуторе близ Диканьки» и подарил Гоголю сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ». Сохранилось изображение троящегося пушкинского профиля, сделанное Гоголем в начале 1830-х годов.

Но и этот рисунок не авторское видение Гоголя — скорее неумелая попытка скопировать пушкинские автопортреты. «Уловив типический профиль Пушкина, — пишет исследователь, — Гоголь совершенно не сумел поставить и вообще передать глаз, а также подбородок, хотя и пытался набросать профиль несколько раз. Как и в других случаях, мы видим робость и неуверенность линий и полное отсутствие моделированной формы».

А самобытных рисунков Гоголя, чего-то такого, что представляло бы самостоятельную художественную ценность или подтверждало бы его профессионализм как художника — их нет. Просто не существует в природе.

Женские головки в изображении Гоголя

Рукописи Пушкина испещрены рисунками: собственный профиль, узнаваемые портреты друзей, очаровательные женские головки. По этим рисункам ученые с успехом воссоздавали детали пушкинской биографии. Историк Натан Эйдельман замечает, что для человека XVIII — начала XIX вв. умение рисовать было так же важно, как для нас сегодняшних — умение фотографировать.

У Гоголя — не так. Он почти не оживляет своих писаний рисунками. И, уж тем более, не рисует портретов привлекавших его женщин. Гоголь — полная психологическая противоположность Пушкину. Пушкин открыт и влюбчив. Гоголь болезненно скрытен и чуждается дам. Из пушкинских женских портретов составляется его «Донжуанский список»: Орлова и Раевская, Оленина и Корсакова, Калипсо Полихрони и Амалия Ризнич. И еще Закревская, Вельяшева, сестры Ушаковы… Изящные и живые, они — лучшая иллюстрация пушкинской пылкости, календарь его влюблённостей. Единственный документально подтверждённый роман Гоголя — его сватовство к дочери Вельегорских. Но история тёмная и в высшей степени странная.

А вот редчайшие образцы женских головок, изображённых рукой Гоголя. Никакого очарования и лёгкости. Они не влекут, как пушкинские. Скорее угрожают, внушают тревогу. Вглядишься в них подольше — и это будет уже не тревога, а какой-то хтонический ужас. И это то, как Гоголь видел и воспринимал женщин.

Поневоле вспоминаются слова философа и публициста Василия Розанова, одного из самых ярких гоголененавистников: «Интересна половая загадка Гоголя… Он, бесспорно, „не знал женщины“, т. е. у него не было физиологического аппетита к ней. Что же было? Поразительна яркость кисти везде, где он говорил о покойниках… Везде покойник у него живет удвоенную жизнью, покойник нигде не „мертв“, тогда как живые люди удивительно мертвы. Это — куклы, схемы, аллегории пороков…»

«Так кто ж ты, наконец?»

Парадоксально, но в мемуарной литературе о Гоголе гораздо больше упоминаний о том, что он что-то рисовал, чем сохранившихся рисунков Гоголя. Их совсем немного, и те — лишь несмелые зарисовки.

Любимой темой набросков Гоголя была архитектура.

Не без разочарования отмечают знатоки неуверенность линий, «дрожание рук», «отсутствие какой-либо личной системы или стиля автора» и исполнение «ниже всякого художества». В узком смысле слова художником, как бы нам ни хотелось обнаружить обратное, Гоголь не был.

Интереснее другое. Не будучи художником по профессии, Гоголь ведёт себя как художник, выстраивает свой публичный образ, то, что в ХХ веке назовут имиджем, — как художника. Он путешествует по Италии, он интересуется древностями, он сибаритствует, наконец, он экзотически одевается.

Гоголь сам по себе — живописен и колоритен. «У него была серая шляпа, светло-голубой жилет и малиновые панталоны, точно малина со сливками», — вспоминала Смирнова. «Гоголь явно щеголеватее заросших бородачей-живописцев», — замечает о фотопортрете Гоголя среди русских художников Леонид Парфёнов в фильме «Птица Гоголь». Совершенно разные малознакомые люди зовут Гоголя то «тальянцем» (итальянцем), то «гишпанцем» (испанцем), дивясь его наружности и повадкам.

Все три известных портрета Гоголя, исполненные Федором Моллером, — это не столько портрет русского писателя, сколько стилизация (причем не исключено — намеренная и сделанная под влиянием Гоголя) автопортретов великого фламандца Ван Дейка!

В начале 1848 года на австрийском пароходе «Истамбул» русский священник Петр Соловьев плыл к берегам Сирии. Конечной целью его путешествия являлся Иерусалим. Дорога была долгой и располагала к наблюдениям. Среди всех направлявшихся к святым местам внимание Соловьева привлёк «маленький человечек с длинным носом, черными жиденькими усами, с длинными волосами, причесанными a-la художник, сутуловатый и постоянно смотревший вниз. Белая поярковая с широкими полями шляпа на голове и итальянский плащ на плечах, известный в то время у нас под названием „манто“, составляли костюм путника. Всё говорило, что это какой-нибудь путешествующий художник…»

Сказать, что Гоголь странен — неверно. Он нервен, маниакально скрытен и параноидально подозрителен (психиатры полтора века дискутируют возможный диагноз, сгубивший Гоголя, — был ли это маниакально-депрессивный психоз или параноидальное расстройство). Пересекая границу, Гоголь никогда не показывал своего паспорта и всегда врал о том, куда направляется. Отсылал письма, указывая в них совсем не то место, где находился в текущий момент. Путал карты и заметал следы, хотя никто и не думал за ним гнаться или его преследовать.

Гоголю легче было прикинуться кем-то другим, чем открыться окружающим в своей подлинной сути. До сих пор ломаются копья о том, кем же был этот необычнейший человек на самом деле: аскетом или сибаритом, праведником или кощунником, поэтом (в том же смысле, в каком «Мертвые души» — поэма") или презревшим любое художество пророком?

Странствующий художник становится для Гоголя этакой ролевой моделью, маской, за которой ему удобно скрывать себя — настоящего. Да и какая, в сущности, разница, что он не писал картин и почти не оставил рисунков, если и за те немногие, что дошли до нас, любой коллекционер с удовольствием отдал бы не одну сотню «мертвых душ»?