Истории из мира живописи, которые помогут настроиться на новый учебный год

«Ужасные» ученики

В истории живописи есть немало примеров нерадивых учеников. Так, флорентийский художник Филиппо Липпи явно не хватал звезд с неба. Попытки обучить его математике оборачивались провалом. Юный Филиппо лишь хлопал глазами на просьбы сложить яблоки с грушами. Чуть лучше дело обстояло с гуманитарными дисциплинами. Но и они не вызывали в ученике должного почтения. «Он лишь пачкал всякими уродцами свои и чужие книги», — так охарактеризовал манеру обучения Липпи искусствовед и биограф Джорджо Вазари. В конце концов, педагоги смирились и позволили Филиппо заниматься только тем, что у него на самом деле получалось: рисованием. И это было правильное решение. Липпи настолько преуспел, что позже и сам стал учителем. Еще каким! Великий Сандро Боттичелли был его учеником.

В отличие от Липпи Поль Сезанн как раз превосходно освоил математику и языки, не раз получал награды за свои знания. А вот обязательный предмет — рисование — давался ему с трудом. Но Поль усердствовал. С 15 лет даже начал посещать свободную академию рисунка, где ни разу так и не удостоился приза за свои работы. Зато со временем его заметил Камиль Писсарро. Сезанн очень уважал своего учителя, но упорно не желал отдавать всего себя импрессионизму. Его заинтересовали не изменчивость, а устойчивость сочетаний цветов и форм в природе. Поль желал пойти дальше импрессионистов и сделал это! Но даже отринув главные постулаты учителя, Сезанн долгие годы прибавлял к своему имени подпись: «ученик Писсарро». А последний до конца жизни был чуть не единственным покупателем картин своего ученика. Слава и признание пришли к Полю Сезанну позже.

«Ужасным учеником» многие называли Пабло Пикассо. Преподавателей раздражало, что талантливый юноша настолько строптив, что не желает четко выполнять поставленные задачи. За крутой нрав Пабло частенько оказывался в заточении — его заставляли сидеть в особом изоляторе («calaboose») и размышлять о своем поведении. Пикассо и здесь отличился. Комнатка с белыми стенами и скамейкой стала для него не наказанием, а источником вдохновения. Художник радовался, что теперь-то его никто не отвлекает. «Хотел бы я никогда не выходить из этой комнаты и рисовать, рисовать!» — позже вспоминал Пикассо.

Отсюда мораль: Если ученик скрупулезно не следует проложенной для него учителями стезе, это совсем не означает, что он не гениален.

Учитель поймет и оценит!

По логике вещей стоило бы теперь написать об «ужасных» учителях, но… Во-первых, вспоминается вызывающий у всех педагогов нервный смех анекдот: «Мама! А можно я не пойду сегодня в школу?» «Нет, что ты, сынок? Ты же учитель!». А во-вторых, когда учителю хорошо, то и ученику легче. Поэтому собрали только вдохновляющие рассказы о превосходных педагогах.
О плохом пусть расскажет работа Яна Стена.

Историю о том, как Карл Брюллов поспособствовал выкупу из крепостничества Тараса Шевченко, а потом обучал живописи талантливого юношу, знают многие. Но такой пример учительской заботы не единичен.

На одном из самых знаменитых портретов Диего Веласкеса запечатлен его ученик — мулат Хуан Пареха. В «Жизнеописаниях испанских живописцев» Антонио Паломино характеризовал Пареху так: «полукровка неизвестного происхождения, который был рабом Веласкеса и сам пытался писать». Свои картины Хуан скрывал от хозяина, так что его талант обнаружился случайно. Веласкес даровал ему свободу и сделал своим учеником, а Пареха до конца дней работал в мастерской художника, став непревзойденным копиистом великого испанца.

Одним из лучших педагогов был Павел Чистяков — мастер исторической, жанровой и портретной живописи, академик, профессор и действительный член Императорской Академии художеств. Среди его учеников: Илья Репин, Михаил Врубель, Виктор Васнецов, Василий Суриков, Валентин Серов и многие другие.

Современники описывали Чистякова как скромного, невысокого, тихого человека, худощавого, с остриженными, как носили крестьяне, волосами и с умными, проницательными глазами. Сам он оставил после себя не так много работ. Писал обычно долго и вдумчиво. Так, над портретом своей матери работал около десяти лет и завершил, по его словам, «потому только, что, боюсь, еще помрет, а портрета я не окончу». У него на даче была мастерская, и он писал большую картину «Мессалина». Писал ее более двадцати лет и умер, не завершив.

Картина, за которую Павла Чистякова еще во времена его учебы в Академии удостоили Большой Золотой Медали. «Великая княгиня Софья Витовтовна на свадьбе великого князя Василия Темного в 1433 году срывает с князя Василия Косого пояс, принадлежащий некогда Дмитрию Донскому» (1861). Чистяков считал эту картину одной из лучших своих работ.

Иначе Павел Петрович подходил к преподавательской деятельности, о которой писал: «Поленов, Репин по окончании курса в Академии брали у меня в квартире Левицкого уроки рисования, то есть учились рисовать ухо гипсовое и голову Аполлона. Стало быть, учитель я неплохой, если с золотыми медалями ученики берут уроки рисования с уха и с головы…». А Михаил Врубель говорил, что именно Чистяков вернул ему радость от живописи.

С не меньшим воодушевлением превозносили педагогический талант Ивана Айвазовского. Хотя и существует легенда, что знаменитый маринист не разглядел способностей Архипа Куинджи, после двухмесячного обучения доверив тому лишь покрасить забор. Скорее всего, это лишь слухи. Во всяком случае позже Иван Айвазовский не раз навещал мастерскую Куинджи, где проводил мастер-классы уже для его учеников.

Пейзажист Аркадий Рылов так описывал такие занятия: «Айвазовский взял необходимые ему четыре или пять красок, осмотрел кисти, потрогал холстки, стоя, не отходя от мольберта, играя кистью, как виртуоз, написал морской шторм. По просьбе Архипа Ивановича он моментально изобразил качающийся на волнах корабль, причем поразительно ловко, привычным движением кисти дал ему полную оснастку. Картина была готова и подписана. Один час пятьдесят минут тому назад был чистый холст, теперь на нём бушует море. Шумными аплодисментами мы выразили свою благодарность маститому художнику и проводили его всей мастерской к карете».

Да и сам Куинджи снискал себе славу прекрасного учителя, который не только делился секретами мастерства, но и старался поддержать своих воспитанников морально и материально. Один из его учеников, Николай Рерих вспоминал: «Как и в старинной мастерской, где учили действительно жизненному искусству, ученики в мастерской Куинджи знали только своего учителя, знали, что ради искусства он отстоит их на всех путях, знали, что учитель — их ближайший друг, и сами хотели быть его друзьями. Канцелярская сторона не существовала для мастерской. Что было нужно, то и делалось…». Художник за свой счет возил учеников в музеи Вены, Дрездена, Парижа и даже оплачивал трапезы в ресторанах.

Студенты обожали учителя и показывали завидные успехи в освоении мастерства. У этой демократии оказалась и обратная сторона, но это уже другая история, лишь подтверждающая правило.

Отсюда мораль: Настоящий учитель — не тот, кто постоянно тебя к чему-то понуждает, а тот, кто поможет тебе стать самим собой.